Ночь встает на колени перед лесной стеною. Ищет ключи слепые в связке своей несметной. Птицы твои родные громко кричат надо мною. Карр! Чивичи-ли, карр! -- словно напев посмертный. Ветер пинает ствол, в темный сапог обутый. Но, навстречу склонясь, бьется сосна кривая. Снег, белей покрывал, которыми стан твой кутал, рушится вниз, меня здесь одного скрывая.
2
Туча растет вверху. Роща, на зависть рыбе, вдруг ныряет в нее. Ибо растет отвага. Бог глядит из небес, словно изба на отшибе: будто к нему пройти можно по дну оврага. Вот я весь пред тобой, словно пенек из снега, горло вытянув вверх -- вран, но белес, как аист, -- белым паром дыша, руку подняв для смеха, имя твое кричу, к хору птиц прибиваюсь.
3
Где ты! Вернись! Ответь! Где ты. Тебя не видно. Все сливается в снег и в белизну святую. Словно ангел -- крылом -- ты и безумье -- слито, будто в пальцах своих легкий снежок пестую. Нет! Все тает -- тебя здесь не бывало вовсе. Просто всего лишь снег, мною не сбитый плотно. Просто здесь образ твой входит к безумью в гости. И отбегает вспять -- память всегда бесплотна.
4
Где ты! Вернись! Ответь! Боже, зачем скрываешь? Боже, зачем молчишь? Грешен -- молить не смею. Боже, снегом зачем след ее застилаешь. Где она -- здесь, в лесу? Иль за спиной моею? Не обернуться, нет! Звать ее бесполезно. Ночь вокруг, и пурга гасит огни ночлега. Путь, проделанный ею -- он за спиной, как бездна: взгляд, нырнувший в нее, не доплывет до брега.
5
Где ж она, Бог, ответь! Что ей уста закрыло? Чей поцелуй? И чьи руки ей слух застлали? Где этот дом земной -- погреб, овраг, могила? Иль это я молчу? Птицы мой крик украли? Нет, неправда -- летит с зимних небес убранство. Больше, чем смертный путь -- путь между ней и мною. Милых птиц растолкав, так взвился над страною, что меж сердцем моим и криком моим -- пространство.
6
Стало быть, в чащу, в лес. В сумрачный лес средины жизни -- в зимнюю ночь, дантову шагу вторя. Только я плоть ищу. А в остальном -- едины. Плоть, пославшую мне, словно вожатых, горе. Лес надо мной ревет, лес надо мной кружится, корни в Аду пустив, ветви пустив на вырост. Так что вниз по стволам можно и в Ад спуститься, но никого там нет -- и никого не вывесть!
7
Ибо она -- жива! Но ни свистком, ни эхом не отзовется мне в этом упорстве твердом, что припадает сном к милым безгрешным векам, и молчанье растет в сердце, на зависть мертвым. Только двуглавый лес -- под неподвижным взглядом осью избрав меня, ствол мне в объятья втиснув, землю нашей любви перемежая с Адом, кружится в пустоте, будто паук, повиснув.
8
Так что стоя в снегу, мерзлый ствол обнимая, слыша то тут, то там разве что крик вороны, будто вижу, как ты -- словно от сна немая -- жаждешь сном отделить корни сии от кроны. Сон! Не молчанье -- сон! Страшной подобный стали, смерти моей под стать -- к черной подснежной славе -- режет лес по оси, чтоб из мертвых восстали грезы ее любви -- выше, сильней, чем в яви!
9
Боже зимних небес, Отче звезды над полем, Отче лесных дорог, снежных холмов владыка, Боже, услышь мольбу: дай мне взлететь над горем выше моей любви, выше стенанья, крика. Дай ее разбудить! Нет, уж не речью страстной! Нет, не правдой святой, с правдою чувств совместной! Дай ее разбудить песней такой же ясной, как небеса твои, -- ясной, как свод небесный!