Лесная дорога пошла через поле - стала полевой. Дошла до деревни - превратилась в деревенскую улицу. По сторонам стояли высокие и крепкие дома. Их крыши были покрыты осиновой щепой. На одних домах щепа стала от ветра и времени серой, а на других была новой, золотилась под солнцем. Пока я шел к журавлю-колодцу, во все окошки смотрели на меня люди: что это, мол, за человек идет? Я споткнулся и думал, в окошках засмеются, но все оставались строгими за стеклом. Напившись, я присел на бревно у колодца. В доме напротив раскрылось окно. Какая-то женщина поглядела на меня и сказала внутрь комнаты: - Напился и сидит. И окно снова закрылось. Подошли два гусака, хотели загоготать, но не осмелились: что это за человек чужой? Вдруг на дороге я увидел старушку, ту самую, что искала в лесу топор. Теперь она тащила длинную березовую жердь. - Давайте пособлю. - Это ты мне топор-то нашел? - Я. - А я-то думала: не лесовик ли унес? Я взял жердь и потащил ее следом за старушкой. В пятиоконном доме распахнулось окно, и мохнатая голова высунулась из-за горшка с лимоном. - Пантелевна, - сказала голова, - это чей же парень? - Мой, - ответила Пантелевна. - Он топор нашел. Мы прошли еще немного. Все люди, которые встречались нам, удивлялись: с кем это идет Пантелевна? Какая-то женщина крикнула с огорода: - Да это не племянник ли твой из Олюшина? - Племянник! - крикнула в ответ Пантелевна. - Он топор мне нашел. Тут я сильно удивился, что стал племянником, но виду не подал и молча поспевал за Пантелевной. Встретилась другая женщина, с девочкой на руках. - Это кто березу-то везет? - спросила она. - Племянник мой, - ответила Пантелевна. - Он топор нашел, а я думала: не лесовик ли унес? Так, пока мы шли по деревне, Пантелевна всем говорила, что я ей племянник, и рассказывала про топор. - А теперь он березу мне везет! - А чего он молчит? - спросил кто-то. - Как так молчу? - сказал я. - Я племянник ей. Она топор потеряла и думает, не лесовик ли унес, а он в малине лежал. А я племянник ей. - Давай сюда, батюшка племянник. Вот дом наш. Когда выстраивается шеренга солдат, то впереди становятся самые рослые и бравые, а в конце всегда бывает маленький солдатик. Так дом Пантелевны стоял в конце и был самый маленький, в три оконца. Про такие дома говорят, что они пирогом подперты, блином покрыты. Я бросил березу на землю и присел на лавочку перед домом. - Как называется ваша деревня? - спросил я. - Чистый Дор. - Чего Чистый? - Дор. Дор... Такого слова я раньше не слыхал. - А что это такое - Чистый Дор? - Это, батюшка, деревня наша, - толковала Пантелевна. - Понятно, понятно. А что такое дор? - А дор - это вот он весь, дор-то. Все, что вокруг деревни, - это все и есть дор. Я глядел и видел поле вокруг деревни, а за полем - лес. - Какой же это дор? Это поле, а вовсе не дор никакой. - Это и есть дор. Чистый весь, глянь-ка. Это все дор, а уж там, где елочки, - это все бор. Так я и понял, что дор - это поле, но только не простое поле, а среди леса. Здесь тоже раньше был лес, а потом деревья порубили, пеньки повыдергивали. Дергали, дергали - получился дор. - Ну ладно, - сказал я, - дор так дор, а мне надо дальше идти. - Куда ты, батюшка племянник? Вот я самовар поставлю. Ну что ж, я подождал самовара. А потом приблизился вечер, и я остался ночевать. - Куда ж ты? - говорила Пантелевна и на следующее утро. - Живи-ка тут. Места в избе хватит. Я подумал-подумал, послал куда надо телеграмму и остался у Пантелевны. Уж не знаю, как получилось, но только прожил я у нее не день и не месяц, а целый год.