Дым табачный воздух выел. Комната — глава в кручёныховском аде. Вспомни — за этим окном впервые руки твои, исступлённый гладил. Сегодня сидишь вот, сердце в железе. День ещё — выгонишь, может быть, изругав. В мутной передней долго не влезет сломанная дрожью рука в рукав. Выбегу, тело в улицу брошу я. Дикий, обезумлюсь, отчаяньем иссечась. Не надо этого, дорогая, хорошая, дай простимся сейчас. Все равно любовь моя — тяжкая гиря ведь — Висит на тебе, куда ни бежала б. Дай в последнем крике выреветь горечь обиженных жалоб. Если быка трудом уморят — Он уйдет, разляжется в холодных водах. Кроме любви твоей мне нету моря, А у любви твоей и плачем не вымолишь отдых. Захочет покоя уставший слон — Царственный ляжет в опожаренном песке. Кроме любви твоей, мне нету солнца, А я и не знаю, где ты и с кем. Если б так поэта измучала, Он любимую на деньги б и славу бы выменял, А мне ни один не радостен звон, кроме звона твоего любимого имени. И в пролёт не брошусь, и не выпью яда, И курок не смогу над виском нажать, Надо мною, кроме твоего взгляда, Не властно лезвие ни одного ножа. Завтра забудешь, что тебя короновал, Что душу цветущую любовью выжег И суетных дней взметённый карнавал Растреплет страницы моих книжек…. Слов моих сухие листья ли Заставят остановиться, жадно дыша? Дай хоть последней нежностью выстелить твой уходящий шаг.