После эры нашей, Родная, знаешь, Ничего не изменится. Какой бы мы план не вынашивали Узнаться кем-нибудь, да заметиться, Так, чтобы аж проколошматило, Как острой стороной шпателя, Мы исчезнем, как величие полумесяца За поволокой дыма и путя млечного.
Как бы не было все безупречно нам Мы расстанемся и не будет болеть. Твоя-моя рубашка клетчатая Через полгода полиняет на треть И достанется быстрейшему из бомжей. Мы не сможем не о чем жалеть, Хоть и отчаянно будем пытаться.
После эры нашей, начальство Выкинет всю отчетность; Каждое созданное государство Обратится в пыль или в дряблую область, Да и сами мы потеряем всякую стройность.
Дряблость, рыхлость, Покорность случайным встречам - Это все наше, родная, И это максимум, как нас покалечит. Ни боли, ни едких слов, Знаешь, никаких шрамов. Если ты драм хотела, Мир в лучшем случае не готов, Все будет вполне не смертельно. Так всегда теперь, весь итог - Покой и легкий озноб на теле; Миска, да сухой корм для котов, И неясно уже, для чего мы все это затеяли, Для кого.