Наша Стефа громко матом кроет все, что только можно. Стефе бы накрыться мартом, и желательно подкожно. Наша Стефа курит много, кент четвертый, данхилл крепкий. Ей настолько одиноко — кажется, следят по вебке, паранойя, паранойя, и жучочек над кроватью. Наша Стефа столько ноет, что на океанчик хватит.
Стефе надо мацать книги, стихотворных годных серий, одуванчик-Стефа никнет, облетая и лысея. Что же вы сидите, братцы? Что молчите вы, сестрицы? Основательно нажраться надо Стефе в двадцать-тридцать, чтоб как штык быть дома в десять, и заснуть не в три утра бы, только, Стефа, не надейся! Бог не спустится по трапу, не начистит ему морду и его в тебя не влюбит.
Нос повыше, шествуй гордо, есть еще такие люди, что всегда тебя поддержат и дадут совет толковый, только где же, где же, где же вас искать, так далеко вы!
Под кустами бальзамина кто-то бряцает чечётку. Наша Стефа невзаимно влюблена и шлет всех к чёрту.
Психиатр глядит с укором и смирительной рубахой. Наша Стефа сдохнет скоро. Эх, любовь… Пошла ты нахуй!