У меня в руках шелестит пакетик. Там бананы. Булка. Томатный сок. Лучше бы, конечно же, энергетик, только заколотит мигрень в висок. Из асфальта растет обалдевший лютик и таращится в стекла пустых витрин. Надпись про коляски лежачим людям грубо нацарапана на двери. Женщина под сорок, в халате, курит, на лице лиловеет большой ушиб. Небо распростерлось седой лазурью, кроме нас тут, в общем-то, ни души.
Я бахилы синенькие надену, на гитаре нервов стяну колки. И меня сжуют на закуску стены, желтые, как зэковские клыки. Поднимусь на лифте. Пойду направо, как на дым придушенного костра. Сколько смерти видела сквозь оправу эта подусталая медсестра?
Лето примостилось у нас в палате, медсестричке солнышком заплатив. Пожилая женщина в белом платье так похожа на девочку лет пяти. У нее очки, и резинкой красной стянут ослепительно-белый хвост. Может, были правы, кто "жизнь прекрасна" говорил, сжигая последний мост?
По-ребячьи тоненькая в обхвате, тающая свечечка на свету. Бабушка, лежащая на кровати - мой единственный повод случиться тут. Я кладу бананы и сок на тумбу. Сяду рядом, буду в глаза глядеть. Спит она, но бледные шепчут губы мне про суп, оставленный на плите. Я давно уже разучилась плакать, но в душе смурные богатыри сапогами месят больную слякоть. Память вышла на лестницу. Покурить...
Я листаю прошлое, как страницы. Буквы неприветливо скалят пасть. Господи, храни в областных больницах всех, кого угораздило в них попасть, и ее храни там, мою родную. Дай ей солнца в окнах, тепла, воды. Смерть нехило проголодалась, ну и ждет, когда с ней вновь перейдут на "ты"...
Господи, что ты слушаешь олигархов? У таких полна без тебя казна. Сохрани старых жизней бордовый бархат. Пусть им будет еще хоть одна Весна. Этой ночью кто-то тусует в Ницце и кричит кому-то: you're fucking hot! В неотремонтированной больнице тысячи надеются на восход. Подвяжи расшатанные основы этой жизни, которую Ты создал!
Этой ночью там кто-то замерзнет снова. И в уставшем небе взойдет звезда.