Это время тогда называла я Счастье. Я дружила с девчонкой по имени Настя, было больше счастливых моментов, чем терок, а дневник был коллекцией красных пятерок. У меня была очень короткая стрижка, и физручка меня называла мальчишкой, Я любила конфеты, что маме носили пациенты, что вылечиться бессильны, и тогда уже шла будто против системы - из конструктора строила все не по схемам, и цветные отделывала рефераты, мне казалось, что все мне вокруг были рады. Я тогда еще не целовалась с парнями, любовалась у моря чужими огнями, не пила, не курила, не употребляла и не красила губ вызывающе-алым. Я собой представляла ничтожную малость и еще ничего, никого не боялась.
А потом началась вереница скитаний. Я сдружилась с девчонкой по имени.. Таня, и она, задыхаясь, говорила мне в трубку про крученье в сердечной своей мясорубке, и она мне рассказывала в экстазе о своем фееричном шальном первом разе, и о мальчике этом по имени Гриша. Я покрасилась в более дьявольский рыжий, стала больше болтливой и меньше молчащей, реже дома бывала, гулять стала чаще. Эскалаторами целовалась с парнями, любовалась неоновыми огнями, запила, закурила, заупотребляла выражений обсценных. Пишите: пропала. Я собой представляла ничтожную малость и отчаянно, громко и пьяно влюблялась.
Но ветра возвратили слетевшую крышу. День рожденья мое променяла на Гришу закадычная Таня, замужняя Настя рисовала свое представление счастья, парни, с кем целовалась - нашли постоянных, и таких же, наверное, рыжих и пьяных, но грудастей и знающих суть Камасутры, я тогда не хотела делить с ними утро. Дневники поменялись на ветер в портфеле, я убила в стихах где-то сотню Офелий и простила прошедшим их выходки, вроде - в этом жизни стремительном круговороте потеряла влюбленности, первые дружбы - что сродни ампутации, так было нужно. Скоро двадцать. Я снова любуюсь огнями маяков и врастаю в кого-то корнями, и собой представляю чуть меньшую малость от себя, от которой лишь имя осталось.
Мне когда-то исполнится тридцать и сорок, будут платья, карьера, семейные ссоры, неудачи в любви и служебных романов больше, чем в камуфляжной жилетке карманов, пятьдесят, шестьдесят, кто подарит мне больше? Может быть, я осяду в какой-нибудь Польше и начну в огороде играть в "вырви травку", полюблю вечерами зачитывать Кафку, и плеваться в борщи надоевшему мужу, если он мне окажется вовсе не нужен, не сумевши вплестись в мой богемный орнамент. В крематории снов любоваться огнями буду пристально, так чтоб разъело глаза мне. Я боюсь провалить отношений экзамен с теми, кто мне сейчас ближе братьев по крови, даже если кого-то убьют, я прикрою... Я боюсь. Я дрожу на черте "девятнадцать" перед тем, что придется в кого-то влюбляться, я уже полюбила, зачем мне кого-то, я уже подружилась, не надо до рвоты доводить перспективой оборванных связей. Облаками по небу, арабскою вязью подтверждается факт, что ничтожная малость неразумной дурехи со мною осталась.