Снег обеззвучивал голоса и обездвиживал мышц порывы, низились серые небеса, голыми ветками бились ивы в оледенелую твердь воды, колкими каплями стыли слезы. Слова на холоде – белый дым, не облаченные плотью грезы, а потому – научись молчать, пресекать извержение предложений. Зима накладывает печать, в горле простуженном боль и жженье, голос охрипший сползает в ноль, давишься внутриутробным криком. Исполни же эту немую роль в молчании праведном и великом. И не моли, и не жди весны, и не шепчи декабрю проклятья. Чары этой зимы сильны, саван распахивает объятья, и ты с заходящеюся душой ныряешь в искрящиеся дали, вспоротый между мирами шов, стальную безмолвность хрустальных спален. Ты станешь Каем в броне из льда, станешь покоем и тишью сердца, метелью, сбивающей поезда, смертью за заиндевевшей дверцей, мечты убивающим сквозняком, не знающим ни любви, ни страха. Чуешь – ветер под потолком? Из пряжи тоньше волос рубаха, а тебе не холодно, не свежо, водицу талую гонят вены. Вот тебе мирок, а вот божок, вот тебе потолок и стены – не на что жалиться и серчать, я показала – ты сделал выбор, печать поставил из сургуча, вот и сиди в кубе стекол рыбой. Дни снежной пылью несутся прочь, ты привыкаешь к тиши и смерти, белеет и серебрится ночь. Зима тобой беспощадно вертит: ты не стареешь, но устаешь, как будто вечность равна секунде. Слова выцарапывает нож: время застыло, весны не будет. Не будет счастья, не будет сна, не будет какой-нибудь доброй Герды. Тебя не похитили, ты все сам, это твои холода и беды. Это твои небеса снежат, почтовые голуби мрут без солнца, коркою льда поросла душа, зима идет - и не обернется. Сидишь в своей крепости, словно зверь, сердце бьется ровней и тише. И когда весна постучится в дверь, ты даже отзвука не услышишь.