Я «оскорблён и унижен», Но обо мне ни один гуманист-Достоевский не пишет. Так вышло, что в мире нет нигде семьи моей. Я - человек среди животных, и я – зверь среди людей.
Я девять жизней и три четверти провёл в цирке уродов, Спасибо, природа! Я уже был в цинке до родов. Не помню цифру уроков, что должны меня озлобить. Эти люди-зомби, я их опущения козлом был.
Лондон чёрный, как Абуджа. У лондонцев есть чёрный уголь, чёрный чай, чёрный хлеб, чёрствая душа. А их молитвы поднимаются фабричными трубами. Не станут они хорошими людьми, но - отличными трупами.
Через секунду уже тут они, Глазеют на меня из-за гримас своих, вином свою вину залив. Услышь меня, мой друг, аминь! Привыкли уши к ругани, Но я всё жду, что я смогу назвать кого-то mon ami.
Я по законам жанра должен вырасти убийцей, Должен найти каждого, вырезать им лица. Стоп! Но вас не в ту степь понесло, Я гнев направил на себя, я – человек, а не слон.
…
Мой двадцать первый год без снов, и ничего не изменилось. Ваше счастье скоротечно, хоть оно не из метила. Я – английский пациент, но летал лишь в мечтах, А в жизни падал на цемент, в один миг лишним став.
Я в высшем обществе английском теперь шут и паяц, Не то, что раньше – был посмешищем, всех жутко боясь. Остаток дней – по врачам, соглядатаи по ночам. Да, обо мне теперь и в СМИ пишут, как шутки про «язь».
Я когда-то хотел целый мир изменить, Но я слышал в ответ только «блин, извини, Ты лишь скот, что в индийских лесах колокольчиком мирно звенит И всё мимо глядит.» Фатум я не винил, Даже в яме с людьми, где меня порубить на куски Этим Яма велит.
Я по количеству прожитой жести иду на рекорд. Вот оно, ваше милосердие – в спину мизерикорд. Двину кони легко, ведь я прошёл весь путь, став человеком, В горы пешком.