По бульвару мрачно шёл прохожий, Птицы пели трели про апрель. Нёс прохожий толстый, чернокожий, Многоуважаемый портфель. Шёл мужчина чинно и солидно, Презирая птичий перезвон. По лицу мужчины было видно, Что весну не одобряет он. Что вся эта весна ни к чему, И песня не нужна никому, И вешняя вода – ерунда, Да, да, ерунда!
Журчат ручьи, Слепят лучи, И тает лёд и сердце тает, И даже пень В апрельский день Берёзкой снова стать мечтает. Весёлый шмель гудит весеннюю тревогу, Кричат задорные весёлые скворцы, Кричат скворцы во все концы: «Весна идет! Весне – дорогу!»
Всё вокруг волшебно и чудесно, Но прохожий злится и ворчит. Вот ручей журчит, а неизвестно, Для чего и почему журчит. Налетел и пробежал по луже Мелкой рябью ветер озорник, А ворчун надвинул кепку туже И сердито поднял воротник.
Ему эта весна ни к чему, И песня не нужна никому. И вешняя вода – ерунда, Но, но всё равно...
Журчат ручьи, Слепят лучи, И тает лёд и сердце тает, И даже пень В апрельский день Берёзкой снова стать мечтает. Весёлый шмель гудит весеннюю тревогу, Кричат задорные весёлые скворцы, Кричат скворцы во все концы: «Весна идет! Весне – дорогу!»