Я опять не сплю, и этим серым утром сыплет на земь ворохом сухим золотые рваные лоскутья, на них Господь писал свои стихи, а я опять не смог прочесть ни строчки, проживаю годы день за днём, глаза мои распухли, в эти ночи они забыли,что такое сон. Знаешь, я всегда с трудом переживаю время, когда лето накренясь, медленно в сентябрь перетекает, слишком незаметно для меня, в миг, когда зелёное веселье замерло до шороха в листве и со вздохом северного ветра начинает двигаться к земле, ускоряясь... я не успеваю и привыкнуть сразу не могу к тому, что рано или поздно всё кончается ближе к появленью белых мух. А потом... нахлынет безнадёга, холодком повеет из углов, одиночество, пустынная дорога, заунывный свист седых лугов.
Я призраком шатаюсь между строчек, начертанных для будущих времён, у каждой свой герой, особый потчерк выводит орфографию имён. Я вглядываюсь в выпуклость гранита, прикидываю годы в голове, и голоса, блуждающие в листьях, всё чаще обращаются ко мне. Вас тысячи, я помню поимённо, и вряд ли скоро позабуду тех, кто уходил завёрнутый в знамёна, воскреснув на эмали. Прежних лет мне не прожить по новой, как хотелось, я слишком много разбазарил своего. Ноябрь задувает свечи на деревьях, и мягкий сумрак завораживает сном.
Лето тает сохнущим родником, а чего ещё делать в старости остаётся? - - только заливать свою глотку мерзким моросящим дождём, да светить устало миллионом сгорающих солнц. А потом, отшумев, медленно улетать, рассыпаясь по улицам дробью выстрела, чем-то привлекает меня эта рыжеватая краснота, возможно, эффектом массового самоубийства.