Вечер опустился на сырые крыши, В окнах огоньки зажглись, все звуки стали тише. На площади центральной с доброю улыбкой Встал старик, раскрыл чехол, запела грустно скрипка. К нему неслышно стали люди подходить, И замерев невдалеке Смотрели все, кто мог хоть как-то уловить Рожденье нот в его руке.
И словно свет в сердцах людей Зажегся, с каждым звуком становясь сильней и горячей. Глаза бродяг, бесстыдных дам,
Закрылись, открывая души их мечтам И голосам потертых струн…
Этой темной ночью быть должно убийство. Только тот, с ножом в кармане, передумал быстро… Нищая девица шла топить младенца, Но, забыв про эту мысль, внимала стуку сердца… И все, кто собирался в ночь пойти на грех, Кляли себя за безрассудство, И, выгнав зло из сердца, думали про всех И про того, кто нес искусство. И словно свет в сердцах людей Зажегся, с каждым звуком становясь сильней и горячей. Глаза бродяг, бесстыдных дам, закрылись, открывая души их мечтам И голосам потертых струн…
…Народ счастливый расходился по углам, Чтоб утром заново родиться. Когда ушли, старик, вздохнув, кувшин достал, Чтоб горло промочить водицей.
Вдруг скрипка с треском умерла под сапогом: Два рослых стражника, едва держались на ногах. «Скрипеть не место, старый, здесь богатый дом!» - Сказал один из них, сжимая руки в кулаках. Скрипач, глотая слезы, закричал: «Не сметь!» , - И получил с размаху кулаком в висок. Старик вздохнул, споткнулся, медленно осел, Теперь навеки, выпустив из рук немой смычок…
А свет горел в сердцах людей, Он разгорался ярче, становясь сильней и горячей. Глаза бездомных, нищих расцвели, все улыбались, кто-то прошептал: «Смотри! Там наверху зажглась звезда...»