дело в том, что мы идём от обратного. нам бы радоваться как всем, но не тут-то было. наши песни напоминают марши о лучшей жизни, о том, как где-то хапнув до слёз чего-то светлого, мы, пропуская это сквозь наши льды, таем сначала сами, потом, если даст бог, топим всё вокруг и других.
мы тяжело вздыхаем вновь и смотрим в окно. там всё как всегда: по серому фону размыто лицо человека. ничто неспособно наполнить искренностью, утолить холод, отдать тепло. мы обвиняем друг друга в этом.
каждый сантиметр обречен отмерять тяжелый взгляд или каждый тяжелый взгляд обречен бросаться в этот сантиметр. "мне плохо". "вокруг никого". "нам поможет самый простой допинг: бутылка пива или дозняка, мобильный интернет, мифы".
добавляй к этому что хочешь; любой, удобный для тебя телевизионный или радио канал, на котором ты чувствуешь себя в безопасности; паблик вконтакте! -- вымышленный визуальный ряд, ведь там, за окном, опять, вся правда.
быть оторванным для никого. кидаться этим в первого встречного. знаешь, а ты уверен, что мне хорошо, когда я, закрывая одно окно, смотрю в другое? испытываю на себе, нечто вроде -- скрытного человека зло; а правда ли, что выход из дома -- выход и для меня, и для темени?
я вижу, как мог бы в лицах людей тонуть, понимать их, и мысленно с ними здороваться. вместо этого мы имеем ядовый впрыск, идейный кнут, что обрызгивает мою голову, и, мне кажется, что это ответно.
так, я попадаю в декорации, где нет хороших знакомых. "для меня радоваться, значит, проявлять сомнительную добродетель". через октавы, которые вызывают у меня доверие (а это все ваши песни) я стряпаю комфортный мир лишь для себя, мир, с которым я не могу поделиться.
там, где архитектура говорит не для меня, я нахожу -- лучший рассказ. о себе. о том, что слышу: тонкий эмоциональный план, но на котором так невыносимо трудно! мне выходить в него — не кайф. мне запираться в себе? не. ни круто.
пустое, размытое, серое утро намекает поплакать в notepad.
но в толк возьму. и всё, что есть во мне, я разобью о тонкие мрамора крапинки! пускай тепло в стороне покурит... нет. оно подо мной. так, на ноги тепло непрерывно действует... да, но постой: в декабре уже тонкий слой сеть разъединяет.
под ноги просится целое белое полотно, на много километров вперед, так, что становиться постепенно идти некуда, или по самым крайним, основным, неотложным спешить, но — тепло уже не отвечает.
и мы боремся с этим, закутавшись давно в толстые стены, непробиваемые даже для решительно настроенных, верящих в добро (а их осталось не много), для тех, кто подразумевал содеять лишь нечто искреннее — а их осталось ещё меньше.
но, задуматься дав, пыль этих лестниц-лиц сползая, незаметно создавала для меня языки, на которых я, процарапав один только взгляд, понимал каждое следующее его смещение;
каждый новый разрез в мышлении, что я видел, наполнялся для меня неповторимым ритмом, изящной силой искренне кричавших когда-то давно в поток, но будучи, так и не услышанными, брошенные, совершенно одни, те, что ещё недавно больше всего хотели видеть в глазах понимание несущего искру, говорящего на всех языках и красках, но так и не познавших себя;
тех, недугом внутри, чей самолет стабильно кренился, и в итоге, попав под горячие ветры из расплавленных крыльев других, тех, кто уже давно ни знают ни тепла матери, ни совета отца, пропащими обломками их потерянных кораблей в безответном, но гордом небе рвут фюзеляж на части,
что навсегда канув в тёмное лоно океана, пропадают из вида, и зачастую недоступны самым тонко улавливаемым приборам, которыми располагает старый художник, дабы распутать их души, помочь им выбраться на берег осознанности, испытав буйство красок, отречься от тьмы и выйти на свет.