В «Золотой табакерке» накурено, душно и пыльно, Тускловатое золото, тюль, посеревший от сырости… След былого величия, выхлопы автомобильные И пустое биенье страны в невозможности вырасти.
Угловатый поэт на освеченной яркой эстраде Угловатые режет стихи, обличая всё старое, Айседора танцует, а маршал при полном параде Напивается вдрызг и глаза закрывает усталые.
Я прошу, Ариадна, только не беспокойся, Где-то в Лондоне, слышишь, громыхает метро — А Элеонор Торнтон на капоте «Роллс-Ройса» Проезжает по улицам и сеет добро.
Капитан достаёт золочёную саблю из ножен И клинок полагая использовать в качестве зеркала, Кокаин рассыпает и больше держаться не может, Покрывая чем свет нерадивого служку-аптекаря.
На рояле играет усердно мелодию Брамса Рыжеватый еврей в национальной узорчатой шапочке, И спускаются музы к поэтам из дыма Парнаса, И дворняги от дога с болонкой приносят им тапочки.
Не суди, Ариадна, я дарю тебе розы, Ты не любишь их — знаю. Но других здесь — увы. А Элеонор Торнтон на капоте «Роллс-Ройса» Проезжает по улицам холодной Москвы.
А прекрасная Анна по первому тихому слову Посылает Гомера и старенький томик Евангелья Через десять инстанций в тюрьму к своему Гумилёву — Хотя, может быть, это не Анна, а кто-то из ангелов.
И ударное эхо раздастся по камерам тёмным, И хрипящие звуки по клеткам камина разметятся… Ледяная столица по книжицам переплетённым Потеряет ещё двух поэтов в течение месяца.
Задавай, Ариадна, задавай мне вопросы — Видишь, я на свободе, я пока у руля. А Элеонор Торнтон на капоте «Роллс-Ройса» Исчезает за красной баррикадой Кремля.