Проходит месяц, проходит год, минует за веком век, На Яузе продолжается ледоход – И где-то в московских дебрях живёт последний абрек, Никто ему не мешает – и он живёт.
Винтовку свою повесив на заржавевший шуруп, Исправно отдаёт «Мосэнерго» дань, И ест из железной миски китайский лапшичный суп, Делая перерывы на Рамадан.
Вот так мы тоже скрываемся в джунглях высотных домов Хронически нарушая законы гор – Поскольку у нас не законы, а, извините, ярмо, И к слову сказать не язык уже, но арго.
Машина с ведром на крыше и попадание в топ – Чего ещё остаётся желать, дружок? Последний абрек перед зеркалом накатывает по сто И чувствует: между рёбер нещадно жжёт.
Ты выйдешь в мегаполис и увидишь в ночи Как Сити зажигает огни Никто тебе не вынесет на блюде ключи – Давай же, сам пойди и возьми. Но камни под ногами и сползающий сель Чуть слышно шепчут твой некролог: Нейтральной вряд ли стать уже твоей полосе – Так делай её взлётной, стрелок.
Берёт ружьё, садится за стол, снимает приклад, И смешивает натрий, бензин и ртуть, И шепчет слова, которым учил согбенный мулла: Простите, я не могу повторить их тут.
Затем надевает ватник, чистит кирзовые сапоги – Отныне ему галстуков не носить, Поскольку он понимает, что все люди вокруг – враги, А значит, соответственно, волчья сыть.
Он смотрит через стекло на клерков, высыпавших во двор, Глаза его нынче холодны как базальт, Затем выходит на улицу, передёргивая затвор, И падает у подъезда лицом в асфальт.
И в скорую по мобиле звонит пробегающий клерк, Полиция чуть позже составит акт О том, что сегодня умер последний столичный абрек – Жжение между рёбер поняв не так.
Ты вышел в мегаполис и увидел в ночи Как Сити зажигает огни Как в галстуках по офисам сидят стукачи, Плевать им на тебя – извини. Но камни под ногами и сползающий сель Пропели где-то твой некролог: Нейтральной вряд ли стать уже твоей полосе – И взлётной тоже поздно, стрелок.