Вначале было пиво, потом пошел коньяк, Имелась перспектива надраться натощак. Ни колбасы ни сыра, но закуска - бог бы с ней, Несовершенство мира печалило сильней.
Уже мутились наши кристальные умы, Из неупиваемой чаши похоже пили мы. "Живой?" - спросил я кума. И мне ответил кум, Немножечко подумав: "Cogito, ergo sum"*
Запела где-то лютня на краешке земли, Тогда в волнении смутном мы встали и пошли. Мы встали и пошли мы, молчание храня, Еще не пилигримы, уже не алкашня.
Пошли мы по Арбату, пошли мы по Тверской, Когда два больших фрегата по глади по морской. И шли мы словно судьи со знанием правоты, И расступались люди и прятались менты.
Увидели фашиста и дали ему в глаз, Увидели нашиста, он убежал от нас. Кругом бабло косили цинично на показ, Мы шли спасать Россию, а ей было не до нас.
Кругом в грехе и блуде клубился Вавилон, Смешались кони, люди, Билайн и Мегафон. Средь этой свистопляски мы шли что было сил, Как Минин и Пожарский, Мефодий и Кирилл. Как Минин и Пожарский, Мефодий и Кирилл.
Мы в Кремль позвонили, Кремль недоступен был, Мы Думу разгромили и Кремль перезвонил. А мы ему "Надоели! Пора бы знать и честь! На сборы две недели!", и Кремль ответил: "Есть!"
Мы шли под вой клаксонов, шли как 9-ый вал, И даже сам Лимонов в сторонку отбежал. А чтобы деток наших избавить от чумы, Останкинскую башню к чертям спилили мы.
Потом еще побочно, с собой не совладав, Зачем-то взяли почту, вокзал и телеграф. И в центре заварушки был кум во всей красе, Стрелял он из Царь-пушки по Рублевскому шоссе.
И ... как гром звенел Кинвал И каялись блудницы, и Лазарь восставал. Прошли Москву мы насквозь, а там глядишь Урал, Сибирь уж показалась, за ней блеснул Байкал.
Покуда были силы, мы шли и шли вперед, И мы б спасли Россию, но кончился завод. И мы вернулись в стойло, там жены ждали нас, Отпаивали пойлом с названьем мерзким "квас".
Конечно, кто-то скажет: "Все сказки и вранье", Я не обижусь даже, скажу лишь: "Ё-маё". Да разве ж это диво? Бывает и не так, Когда вы после пива засадите коньяк!"