Сон колотит меня по глазам И они тяжелеют. Скрипят башмаки В темных комнатах, где кто-то говорит: Ам! Сношенья с загробным миром легки. Влез на стакан и начал дичать; А давайте все станем жить и нервничать, Съебываться и выёбываться – А оно вон оно как всё вышло. И девочки думали, что это наши сердца шкворчат, А шкворчат папиросы, А наши сердца затягиваются папиросами и молчат. Идут, как пишут; А пишут-то как курицы жопами. А мистические-то миры рядом, подходят и говорят: А вот они мы! Зазнался, сука? Что ж вы за народ-то такой есть, бантики-щели-трещины? Народ как народ – сучье да беспредельщина.
Свет ссыпается на тот свет, Мыряет, поскрипывает бортом. Отсюда, где нас теперь как бы нет, Туда, где нас не будет как бы потом. В разливанное небо луж Легко нисходит листва. Блага богов, как обычно, всего лишь ветер, Что вертит Ароматы дыма и диких груш, Различимых едва-едва. Копотит трамвай По окраинам света. С ногами бы во многая тьмы. Мол, что Достоевский без достоевщины – то и мы (На карандашик превратности сна и стула). И думать: Д-да. А жизнь радуется на нас оттуда сюда Дзыхнери вы, говорит, гамохлэебуло.
Сон колотит меня по глазам, Но я выбираюсь на первый снег. В подъезде школьницы пьют агдам, А дунешь в ладошку – и школьниц нет. Копыта стукнут в бетон. А там, наверху, темно – Ноябрь рвет последние листья, катает в санках Прошлого меня, настоящего меня, Ну, и прочее дерьмо. А мы всё на базаре: Чаи-баранки, Курим в кальсонах, Сидим в портянках. Ну, что же ты? Ведь тебя кто-то ждет. Что тебе нужно еще В этом городе, Где тени, ступающие нетвердо, Подобно мне, Туда, откуда падает снег, Задирают морды.