Мы рассказали — вы охуели, Крикнули «жопа!» и стали живыми, А мы превращались в колючие двери Бессмертные точки и черные дыры, Желая распять этот мир на себе, Чтобы стало светло и безумно легко и немного, немного чего-то еще хоть немного чего-то еще
И мы охраняли бессмысленность слова До третьего крика на белой вершине До светлого времени детских стихов О радости матери, знавшей о сыне, Что он п*зданулся туда, где цветы Не цветут и не вянут живые цветы никогда не цветут и не вянут под солнцем, которого нет
И никак не забыть мне того, Как ревело во мне это горькое счастье Любить в неизведанной мере все то, Что не стало до срока безудержной страстью Горения к вечному небу, которого нет, которого нет, на небе на небе на небе которого нет
Значит я не зря вздрогнул Значит, я не зря вспомнил Значит, я не зря умер значит, я не зря значит я не зря
А бешенный запах весны исторгает заснеженный труп А штык постигает гранит покореженных бедер и рук Рыдая и хохоча, внутривенные рвутся огни Такие живые, что пальцы мои перестали отсчитывать годы и дни и минуты конца И безумье Христа, ты расколешь мой череп как мир Под орех, под яйцо, наизнанку лицо, На стерильную почву святого отца забивать семена смертоносной любви лютой святости и доброты
А мы все сказали, а вы не простили Такие суровые божии твари Себя убивали, но мы сотворили Из праха любви каждой твари по паре Желая наполнить святую святых Прокаженной звездой и дурманом слезы убивать непокорные ваши следы на обратной дороге домой на земле минутная слабость сотворенная из ничего