Последняя тяга раскуренной дури. Подъезд не умыт и, как небо, нахмурен. Растоптан окурок. Пора, брат, пора. Мы вышли и хлопнули дверью парадной. Сквозь ливень, бессмысленный и беспощадный, спускаемся в темную яму двора.
Отдайте мне солнца отцветшую душу, квартал, где есть липы и бронзовый Пушкин, есть горькое пиво, а горечи нет. Разбитая улица, радио хриплое, а рядом на солнце - две девушки-хиппи, гитара, оставленный кем-то букет.
Последних объятий рисунок печальный, бухло и наркотики в сквере вокзальном – все это, как ты повторенья ни жди, скрывают похлеще разлапистой тени мазутом пропахшие воды забвения, в которых весенние тонут дожди.
Библейская тьма в опустевшей квартире. Я еду в троллейбусе номер «четыре». Я вспомнил линялые джинсы твои, глаза твои ясные, мир этот жлобский, и голос со старой пластинки битловской, поющий о гибели и о любви.