Вот мои руки, веки, молчание, грусть непрочтенная плавит смотрелки; я никогда не бывал человеком, крик свой, сдавив, заменял на мычание
или молчал, а молчание золотом было тогда, когда золота не было; есть теперь сплетни, не надо и хлеба им, блазн, как плацебо, престольного города.
Мама, тебя не хранило молчание сына, что горек своим отщепенством. Мама, мне Солодкий Яр – королевство, в степи прислушайся – выпи рыдание,
то моя речь и мое откровение, знаю: кручинишь себя, но хуже пить из одной горемычной лужи вместе с душою моей оголенной –
ей под снега- ми забыться несъеденной, ласковым вьюгам-волкам внимающей, каплями солн- ца, у вежд расстающих, смыть краснозем. Из грязи осветенной взмыть мотыльком. Листом несвядающим пасть на ладони… звуком… молчания.