Был год. Мы были мотыльки. Некровожадны и легки. Плели из Времени-реки напевы и мотивы. В то время Времени-река была не толще ручейка, И доносилось с маяка: «Мы скоро встретимся, пока, На Луне, на Луне, В той стране, где все мы живы».
Тут над водой раздался стон: «Я не рыбак, я почтальон, Тут клоуны со всех сторон! Шуты, лишенные имён! Их не понять, им не помочь, кривляки, убирайтесь прочь! Я тоже здесь, на дне реки, я без ноги и без руки, Я весь из боли и тоски, Мои глаза как сливы. Скажите там моей родне, пускай поплачут обо мне, Пускай не плачут обо мне, я подожду их в стороне, На Луне, я подожду на Луне, В той стране, где мы все живы».
И он завыл, протяжно так, и стало ясно — не рыбак! Скорее плачет, чем поёт: «Я здесь в плену который год, и сквозь поверхность вешних вод Я вижу все наоборот, и движусь задом наперед; Меня влекут приливы. Тот дом с плющом, окно в стене и занавеска на окне Всё размывается в волне. Как на Луне, в волне, как на Луне, Как в той стране, где мы все живы».
И вдруг он перешел на крик: «Я не какой-нибудь шутник! Я не чета и не пята! Я сплошь одни нарывы! Хозяин этой тишины мне разрешает видеть сны, Но только это сны с Луны, но только это сны с Луны, Из той страны, Из той страны, где мы все живы».
Он как-то вдруг напрягся весь и начал к нам на берег лезть. Не в силах на берег взойти, он все пытается ползти. И движет поперек волны хребет коричневой спины. Ему на берег нет пути, но он пытается ползти. И с плеч его стекает грязь, а он ползет, хрипит смеясь, По Луне, смеясь, по Луне, По той стране, где мы все живы!