В том краю, где горы мощные над Хилою-рекой, Что спешит на запад, как любой из нас, По нехоженой дорожке едет молодой ковбой, Одно имя повторяя сотню раз: «Аризона! Ветер в спину, солнце в рожу, Корка пыли на несмоченных губах… Аризона, здесь судьба моя, похоже, Навсегда остаться на твоих бобах!»
Рассовав по патронташу мир, порядок и покой, На затылок с понтом шляпу заломив, Словно солнце поутру блестя начищенной звездой, За ковбоем едет молодой шериф: «Аризона! Взял расчет, напился в стельку, Разгромил салун и был в ночи таков? Аризона, посидишь теперь недельку На одной воде и хлебе, без бобов!»
В том краю, где есть засада и награда для меня, Одинокий кондор по небу летит. А внизу, в песке читая след шерифова коня, Поспешает в город молодой бандит: «Аризона! Шкура пумы, перья грифа, Плотник к вечеру сколотит крепкий гроб… Аризона, станет весело шерифу, Когда встретится ему Малютка Боб!»
На некованой пегашке, восемь скальпов у седла, То неспешным шагом, то пускаясь вскачь, За бандитом, что с погоней позабыл про все дела, Потихоньку едет молодой апач: «Аризона! Здесь не надо торопиться, Торопливым тут обычно не везло... В Аризоне нынче столько бледнолицых, Что пора слегка уменьшить их число!»
В том краю, где даже ветер тянет песню о войне, И койоты подпевают ей в горах, Сразу трое миротворцев едут на одном коне: Джо в седле и братья Кольты в кобурах. «Аризона! Здесь вас выслушает всякий, Если вовремя вы скажете: «Бабах!» Аризона, как же расхлебать без драки Кашу, что сварилась на твоих бобах?»
В том краю, где горы мощные над Хилою-рекой, Что спешит на запад, словно ты и я, В поистрепанном фургоне, с револьвером под рукой, По дорожке едет молодой судья: «Аризона! Это вовсе не игрушки, В силе правосудья сомневаться грех; Подъедайте-ка бобы и прячьте, парни, ваши пушки, Потому что я могу повесить всех!»