...В одиночестве, осенью, если неблизко дом, Если утром туман сны сменяет на миражи, Мореход за неделю срастается с кораблём – И потом друг без друга они не способны жить.
Друг без друга – ведь это без паруса над волной? Без руки – самой верной, ложащейся на штурвал?.. Так они представляют единое – рулевой И позволивший, чтобы кто-то им управлял.
И тогда, если где-то поблизости рыщет смерть, Превращаясь то в череп на флаге, то в чёрный шторм, Смелый парусник будет стараться доплыть, успеть – И спасти человека, которому верит он.
Ну а если однажды на палубе дрогнет рябь Огневая, сминая её, как опавший лист, - Капитан не предаст полюбивший его корабль, И останется честен, душой перед небом чист.
А бывает иначе. Когда человек неправ. Обнажая дрянную, не знавшую чести, суть, Он уходит... И ищут по свету его ветра, Тщетно силясь однажды найти и назад вернуть.
Ну а бриг пополняет забытый наземный флот. Поджимает о камни истёртые якоря. И как будто бы рыба, простившись с простором вод, Превращается в нечто, несвойственное морям.
Изнывая на суше, уже через раз дыша, Он становится вдруг неподвижен и ядовит. А под мёртвым металлом живая растёт душа. Очень тёмная, злая и жадная до любви.
Та, что слепо обшарит все россыпи древних скал, Проберётся сквозь толщу горчащей от слёз воды, Если вдруг догадается - здесь человек стоял. Если вдруг обнаружит на мокром песке следы.
...Ты уходишь, морской королевой навек храним. Только сердце всё почему-то болит, болит... И пронзительно чайки кричат, Будто сверху Им Видно что-то, чего не увидишь ты от земли.
Ветер с моря настойчивей тянет к себе, смелей. Остывает приливом размытая полоса... На Ольхоне есть кладбище брошенных кораблей. Не дай Бог тебе жить там. И песни о них писать.