Лежа у окошка на больничной кроватке, Глядя в потолок, где отражается все, что было, А по весне разведут по палатам — Руки сплетены, и все в смиренных рубашках. Ай-дай-дара-дай-дай, В смиренных рубашках! Ай-дай-дара-дай-дай, В смиренных рубашках!
Вдоль по коридору кто-то ходит по краю, Там за простынями все они улетают, Улетел, нам оставил эфедриновой радости Полные карманы, ни хуя не надо. Ай-дай-дара-дай-дай Ни хуя не надо! Ай-дай-дара-дай-дай Ни хуя не надо! Сумрачные тени разбредутся по свету, Сказочные листья пожелтеют мгновенно. Когда в коридоре спать улягутся мыши, Грязный врач со свастикой поставит мне капельницу. Ай-дай-дара-дай-дай, Поставит мне капельницу! Ай-дай-дара-дай-дай, Поставит мне капельницу! Ночью ветер мне тихонько стукал в окошко, Ночью ветер нервно поцарапывал ставни. А когда слаб, словно солнечный зайчик, Он сжигал в своих венах доверительный порох. Ай-дай-дара-дай-дай, Доверительный порох! Ай-дай-дара-дай-дай, Доверительный порох! Сорванная музыка любимых пластинок, Остренький топор — былой выход из синтов. А они все по-прежнему опять улетали, И тогда это небо затянули колючкой. Ай-дай-дара-дай-дай, Затянули колючкой! Ай-дай-дара-дай-дай, Затянули колючкой! Лежа у окошка на больничной кроватке, Глядя в потолок, где отражается все, что было, А по весне развели по палатам Белые палаты... Ни хуя, не надо! Ай-дай-дара-дай-дай, Ни хуя, не надо! Ай-дай-дара-дай-дай, Ни хуя, не надо!