стелется туман у ее коленок, ластится к ней, точно внезапно ожил. у нее запястья - узор из вéнок на полупрозрачной и бледной коже. у нее глаза - ледяная стужа, никогда не тающая от света.
ей никто не нужен. никто. не. нужен. сколько повторять уже можно это?
под ее касаньями молкнут птицы - холод пробирается прямо в сердце (первая такая ей часто снится, никуда, увы, не выходит деться). под ее шагами ложится иней и не тает после восхода солнца. впрочем, ей по вкусу лишь вечер синий.
счастья в ней на донце. совсем на донце.
прячется в горах ее хрупкий зáмок, на дверях замóк - ледяной, как, впрочем, все вокруг. и замершими слезами льдинки-колокольчики бьются ночью, днем всегда молчат, словно их и нету. в полной тишине доедает ужин.
ей никто не нужен. никто. не. нужен. сколько повторять уже можно это?
в голосе ее - что вполне логично - притаился тот же вселенский холод, а ее коронное "всё отлично", словно скандинавского бога молот, прибивает к полу, обезоружив, сотряся как будто бы всю планету...
может, кто и был ей когда-то нужен, но она давно позабыла это.