Время лечит, но убивает не хуже - меняет чужих на нужных. Простуженность в каждом первом из осенних парков и падиков. Если скучно - можешь считать, что стихи затянулись туже. Школота в аирмаксах и парках. Завернуть в знакомую арку... Снег на лужи, лужи на снег. Человек человеку - ноль. Тот кто рядом со мной вчера - завтра сам уйдет или брошу. Нужно больше хорошего, потому что жизнь - это боль. И не важно что с модой на "безысходность" слова прозвучат так пошло. Мое прошлое - сущий сюр, эскапизм и плохие родители, которые все же любили и которых любил в ответ. Я снова зайду в знакомый подъезд, убежав от грязного ветра, что швыряет пакеты с мусором, по улицам города, где плюс десять.
В глазах бьется осень, ожидающей смерти, птицей. Однажды нам скажут: пора уйти. и нечего возразить. Давай чуть позже посмотрим кино и закажем вкусную пиццу. А сейчас я хочу грузиться, глядя на пьяных у магазина. Рядом квадрат двора, в котором все мое детство. Я сижу курю сигареты, с отличным видом на город. Если бывшим соседям мешает дым, то меня ожидают последствия. Как минимум - просьба уйти, как максимум - ножик в горло. Кто их знает... там вроде бы уголовники. Но не психи конечно, поэтому вряд ли нож. Куда больнее ножи, что останутся в твоем горле - словами, напомнив о собственном, не самом веселом, прошлом.
Знаешь, я думал что тяжело - терять любимых и близких. Думал, до самой смерти чистым остаться легко. До 98, иконам - дарить предельную искренность. И сейчас это рядом, но так болезненно далеко. Как будто рукой тянусь, но хватает ровно на столько, чтобы точно, доподлинно знать - не дотянешься никогда. До себя самого среди, исцелованных солнцем осколков. И не важно совсем - сантиметры или года.
Только память о поездах и громких, красивых тостах. Мы пили все что угодно, почти за все что угодно. И нужно почтить, наверно, но это уже не просто. Как во сне - тяжело сделать шаг, на плечах - каждый прожитый год.
Можно еще посидеть? Я в жизни так много бегал - от "автопарка" до "океана", убегал в себе от себя. Я читал стихи фонарям, гудящим под крупным снегом, уходя, бессмысленно пьяным, от всех веселых ребят.
Чем я жил последние годы? Только холод и глупый страх, а потом убегать в мечты. Иногда в стихи, но не важно. По сути одно и тоже: на учебу нужно с утра, и среди бесконечных трат мне опять не хватит бумажек.
Ты ищи меня, потому что - я давно в себе потерялся. Word подчеркивал красным, когда я писал свое новое имя. Ваня Дорн еще не был известным и, наверное, тоже стеснялся. Ты ищи, я прошу, сегодня - найдешь только ты меня.
Нас разбудят звонками и письмами - уже новые люди может. А быть может вместо тех, старых - вообще никто не придет. Я впишу этот серый дым - на пять звуковых дорожек, вдыхая расправленной грудью хрупкий, прозрачный лед.
Нас забудут с легкостью те, кто что шептал что без нас не сможет. Пассажиров советы вряд ли, будет слушать пьяный водитель. Я мог бы забыть, но эта грусть намного дороже. Если в этом подъезде скучно - то пожалуйста, уходите.
Мое радио - просто дым из твоих охрипших колонок. Прогорит, отправится в мусор, эта память, в которой "все". Как скучает по маме, случайно оставшись один, ребенок. Как он рад когда мама его на руках в кроватку несет...
Так и я, не понятно зачем, но уверенный в том что должен - излагаю себя в листы, настоящим и не пустым. Ты держи, ведь они твои - эти пять звуковых дорожек. И не важно что в них сейчас - только холод и серый дым.