Снег в ноябре, суровый снег Нас приласкал, гражданкой проспиртованных. И мы пошли по рыхлой полосе. Забрали нас долгами арестованных.
Смеясь навзрыд, навзрыд кричали девочки, И обещали ждать: \"А Вы служите, мальчики\". И мы хотели грызть, и мы хотели рвать, чтоб только жили Вы, И чтоб трудились Ваши пальчики над письмами, над письмами.
Ломали нас, как спички на морозе. Но проростали вновь, кто не умел ломаться. Метали нас, роняли как подкоженных, Чтоб только научились мы в атаке подниматься.
И крик \"Ура!\" врывался в наши души, Кровавый снег служил святой иконою. Мы били в барабаны, по рожам и по нервам, И ротной песней шли мы зачарованные.
Нас не страшит дисбат, нет, не его боялись мы. Боялись не вернуться к \"дембелю\" домой. Друга не дождется мать, друзья порастеряются. И кто-то спать заляжется с девчонкой дорогой.
А письма шли, и по началу нежные, Но каждому в последствии пришлось читать: \"Прости морпех, ошибка вышла глупая. Я не тебя люблю, и некого мне ждать\".
И мы плевались Ольками и Ленами, И жгли чинариками губы, обозленные. И по отбою жилами и венами Терзали душу телу напряженному.
Мы шли вперед, и мы везде по-разному Несли свой крест по приказу меченых. Мы шли вперед, несмело оборачиваясь, Чтоб видеть всех убитых и калеченных.
Мы шли в Чечню, и возвращались мертвыми, А после нас судили пересудами. Висели на тросах, на разных кабелях. И засыпали в ночь с боеголовками. Мы утопали на подлодках атомных. И все кончалось мылом и веревкою.
Там, где стоит родимый дом, У окошка мать думает о том, Как редко пишет сын. Сын глотает никотин, Все думает о том, Как плохо мы живем. Как плохо мы живем!
От части вертолет, и завтра марш-бросок. И через час отбой, и фильмы в выходной. И тритий сапоги, и каждый день тиски. И тянутся часы по распорядку дня.
Отвоевали мы два лета, две зимы. Нас встретят девушки, бульвары и сады. Прощай казарма, автомат и сапоги. Отвоевали свое, отвоевали свое.