На корриде, в воскресенье Три испанских мужика Всё гоняли по арене Здоровенного быка.
Пикадор, бандерильеро, Ну, и главный - матадор Зарабатывали евро, Исполняли приговор.
Бык сопел, роняя пену, Подбираясь к палачу, Думал: "Щас его поддену И маненько потопчу. Я его достану точно, Хоть он вертится, как вошь. Мужичонка худосочный - Ведь соплёй перешибёшь!"
Матадор - пацан ершистый, Заводной такой сеньор. Дед, наверно, был франкистом, Этот в деда - живодёр. Бык бодал забор арены, Бык за лошадью скакал, Упирался рогом в стену - Неприятностей искал.
Он ведь жил, ярма не зная, Жизнью гордой и простой. Да, свобода развращает… Бык решил, что он крутой. Ну стань в сторонке, не скандаля, Как щенок, поджавши хвост, - Ну тебя б забраковали И отправили б в колхоз.
Нет же, бык, башка дурная, Лез упорно на рожон: "Забодаю, забодаю!" Так и помер, как пижон.
Застывала кровь, алея На упрямой на губе. Борода Хемингуэя Померещилась в толпе.
Солнце медленно садилось Над собором вдалеке. И торсида расходилась, Забывая о быке.
Лишь турист, браток из Пскова, Видно, мастер мокрых дел. Вдруг промолвил: "Жизнь сурова… Ну не быкуй - и будешь цел!"