Был равнодушен к смерти Кроссворд решал в газете, раз в год звонили дети, но он их путал голоса. Готовил к лету снасти, мог целый день копаться в пасти пса. О том, как был у власти хроник не писал.
Солнце, спичка, гусеница, электричка - он масштаб не различал. Он всю ночь во сне кричал, как-будто в телефон, и вздрагивал сквозь сон.
“Где Панков?! Здесь не хватает двух полков! Где спецназ?! Где самолеты?!” И лишь пес шептал “Ну, что ты, тише, милый мой. Иду на зверобой”.
А будто день назад такой был праздник, что Винсант Кассель орал: “Я в небесах, c'est tres bien, ё-маё” Плескались все в фонтане. Счастливые министры хохотали. Дамы чепчики кидали и белье. Ночь-безумие. Такой салют, чтоб сдох Везувий! Он стоял, а все вокруг пели “Аллилуя, друг! Спасибо, что ты есть!” и отдавали честь.
И она специально встала так, чтобы спина едва скользила по спине. Необъяснимо! Нет, вполне… И он при всех увел ее наверх.
Беда пришла откуда ее никто не ждал, но стало вдруг так худо: и Винсант сбежал, Иуда, и спецназ. Cherchez la femme, к тому же. Он слушать стал спецслужбы хуже - больше опасался ее мужа, а не нас.
Шум подъезда или треск коры небесной - он масштаб не различал, Он на руках ее качал, рыдая от любви, когда его смели. И когда он отправлен в исторический нокдаун, по глазам ее считал, что вся любовь - лишь план, и план закрыт. Он был как в грунт зарыт.
“Где Панков!? Здесь бы хватило двух полков! Где спецназ? Где самолеты? Где моя любовь?” - “Да что ты, тише, милый мой. Уж пес всегда с тобой”