Город молчит, обездвиженный сном, Живые тюльпаны и мертвые книги. Сегодня мы будем одни, сегодня мы будем вдвоем, Прикосновенья твои, словно стальные вериги. Не притворяйся и дай мне ответ: Будет ли разум владением слова? Слово — пещерный хрусталь, слово — холодный стилет. Я разжигаю огонь, я предчувствую голод.
В эту ночь с тобою мы станем едины, И в объятиях наших растает февраль. Я молюсь раскаленным ветрам и арктическим льдинам, Твои поцелуи в ночи — вот ради чего стоит жить, Только мне тебя жаль.
Все твои лики я знаю в лицо, все твои образы наперечет. Грянет fortissimo гимн из уст онемевших чтецов, Сбудется все, что предвидел слепой звездочет. И в дыханьи твоем проступают слова, Истлевает, еще не родившись, заря. В такт громыханию сердца в огне вырастает трава, Если медную плоть потревожит скелет звонаря.
В эту ночь с тобою мы станем едины, И в объятиях наших растает февраль. Я молюсь раскаленным ветрам и арктическим льдинам, Твои поцелуи в ночи — вот ради чего стоит жить, Только мне тебя жаль.
Не притворяйся и дай мне ответ: Будет ли разум владением слова? Слово — пещерный хрусталь, слово — холодный стилет. Я разжигаю огонь, я предчувствую голод. И иное рожденье твое и мое, И глаза твои вновь наполняются светом. Кричать — значит быть живой, Теперь ты полна до краев, Кричать — значит быть долгожданным ответом!
В эту ночь множество станет единым, И в объятиях наших растает февраль. Я молюсь раскаленным ветрам и арктическим льдинам, Твои поцелуи в ожоги — вот ради чего стоит жить, Только мне тебя жаль.