Там, откуда я пришел, есть целых два цвета и множество их оттенков – от светло-черного до темно-белого. Мы даем этим оттенкам названия в зависимости от процента содержания белого цвета, то есть зовем их просто цифрами: ноль-пятнадцать, ноль-тридцать восемь, ноль-девяносто пять. Там весь мир искрит разнообразием серого, пестрит изобилием красок. И там так же живут люди, но другие, серые, они так же ходят на работу, в магазины, в клубы, смотрят дома телевизор и едят салаты из герметичных пластиковых коробочек, но иначе. Я был среди них долгое время, даже не догадываясь, что могу чем-то отличаться от них. А разве отличался? Кажется, нет. Уже не помню. Просто однажды, странствуя по этому холодно-яркому миру, я наткнулся на девушку. Она была воплощенным идеалом двуцветья, только черное и белое, ничего лишнего; а еще она любила молчать, и это делало ее очень глубокомысленной, по-моему. Ведь нам так не хватает тишины! Давно назрел ее дефицит, в стране кризис тишины, есть огромный спрос, но нет предложения. Шло время, внутри меня родился кокон. Сердце запеленалось в плотную оболочку паутины и варилось в собственном соку, растворялось в хлороводороде, вызывая непонятные чувства и ощущения. Я спрашивал у родных и друзей, и те качали головами. Тогда я шел на улицу и спрашивал прохожих, но те пожимали плечами. Лишь один сказал мне: «Обратитесь по адресу: улица Слабо-Белых Тюльпанов, дом двенадцать, там вам помогут.» Я поблагодарил доброго человека в серой шляпе и с серыми теплыми глазами, но пошел домой. А внутри кипело и бурлило. В мою голову стало закрадываться подозрение: а что, если во всем виновата черно-белая девушка, не любящая шум? Прошло еще несколько дней, и я понял окончательно, что разобраться в себе не могу, но и оставить все, как есть, тоже. Адрес я благоразумно записал в блокнот. По нему я нашел высотное здание с одним подъездом. Экспериментальная клиника нетрадиционной медицины имени Карповского. Я вошел, поговорил с дежурной медсестрой, которая тут же вызвала врача по телефону, почему-то шепотом и пряча рот за ладошкой. Пока ждал врача, успел задремать; тут меня и поймали два мордоворота-санитара, скрутили, вкололи какую-то дрянь и швырнули в резко распахнувшуюся дверь, вспыхнувшую ослепительным светом. Когда я очнулся, то увидел пустую комнату чистейшего белого цвета. На мне была странная рубашка с десятизначным номером. Кроме меня в палате были окно и приоткрытая дверь, из-за которой доносился странный шум. Сначала я подошел к окну, выглянул – абсолютно гладкая стена, убегающая на много метров вниз, упираясь в землю. Почти пентхауз. На дне увиденной пропасти ездили автомобили модных сейчас ноль-двадцать три и ноль-пятьдесят один. Ходили маленькие люди. Если я хочу выбраться отсюда, мне нужны крылья Икаруса. Я отошел от окна и направился к двери. На ней красовалась блестящая табличка «Выход». Там, в крохотной каморке, тихонечко играла невидимая музыкальная шкатулка. Едва я зашел внутрь, музыка перестала, и мне стало грустно. Передо мной стоял столик с лежащим на нем пистолетом. Выход?.. Действие успокоительного заканчивалось, давление из нутра, биение больного сердца из кокона возобновилось; а ведь я уже почти забыл… Казалось… Голова невыносимо болела, я визжал, не в силах стерпеть чудовищные мучения. И вот, уже теряя сознание, я услышал грохот выстрела. Последнее, что я видел в этом сером мире – радугу, растекавшуюся по стенам крошечной бетонной клетки.
P.S. Когда пришли санитары, они равнодушно оттащили мое бездыханное тело в специальное хранилище к другим. Они собрали скребками в небольшие склянки чуждые серым людям краски моей головы со стены, заново зарядили пистолет и положили аккуратно на стол. На металле ствола, словно выгрызенное жучком, красовалось слово. Любовь.