4. Automatic variation ________________________ А сопрано в финале, практически, и не поёт. Есть только один, по существу вставной номер — псалом, но это чистая ария, а не речитатив. Она вся построена тоже в Ре мажоре и тоже на ровном движении, как это уже было у хора в Requiem aeternam. — Тенор, сопрано и хор — это символика? — Не совсем, но отчасти да. — Я спросил так, прежде всего, потому что солисты с самого начала и до конца — это только духовные тексты, в то время как у хора везде тексты мирского содержания (ведь только в конце, после цитаты из моцартовского Реквиема, хор исполняет чисто канонические тексты). В целом складывается впечатление, что, кроме всех других драматургических линий, включая сюда и идею вечных вариаций на жизнь человеческую, в вашем сочинении есть и ещё более главная, которую можно назвать идеей неминуемого обращения человечества к Вечному Свету, нашему Спасителю. — Я, Дима, не люблю говорить на подобные темы. Но думаю, что вы правильно поняли эту сторону музыкального развития. Я очень рад. — Здесь есть и ещё один небезынтересный момент — ваше собственное отношение к такому финалу. — Что вы имеете в виду? Я не совсем вас сейчас понимаю. — Я имею в виду появление вашей монограммы в финале. — Ну, это уж несколько прямолинейно. Хотя наверное, в этом, конечно, есть определённая аллюзия. — У вас в «Истории жизни и смерти Господа нашего Иисуса Христа» протагонист бас, а в «Пене дней» — баритон, здесь — тенор. Почему получилось именно такое различное тембровое решение одной, в принципе, роли? — Видите ли, я не могу совсем себе представить, чтобы собственные слова Христа пелись каким-либо другим голосом, кроме тенора. А в опере — это совсем не его слова, во всяком случае это не библейские тексты, и его образ в опере — это образ немножко другого Христа, это, скорее, чьё-то как бы приземлённое, что ли, его видение.
А почему я взял сопрано, а не меццо-сопрано, то это прежде всего потому, что в дуэте эти голоса лучше клеятся, чем тенор и меццо-сопрано. И ещё, может быть, потому, что во 2-й части мне нужна была очень лёгкая звучность, почти моцартовская лёгкость. И меццо я не могу представить себе здесь. Это слишком чувственный земной голос.
Причем, когда я вёл переговоры с немцами, то они просили, чтобы я подробно описал, какие именно мне здесь нужны голоса и тембры. И я им сказал, что тенор мне здесь нужен лучше всего молодой с большим и сильным голосом, но умеющий петь церковную музыку. И что удивительно, что именно такого певца — Лутца Михаель Хердера — они и пригласили на премьеру. Великолепный голос. И работал он одновременно и в театре, и церкви. А для сопрано я просил найти певицу, которая бы хорошо пела именно Моцарта. Мне прислали массу пластинок с разными сопрано и я выбрал Еву Чапо — венгерку, которая давно уже тогда иммигрировала в Швейцарию. Так что её пригласили из Швейцарии в Гамбург на премьеру 30 октября 1980 года, а потом она же пела Реквием и во многих других городах. Замечательная певица. — Эдисон Васильевич, а где прошла премьера? — Это было самое удачное из всех решений, которые только можно было себе представить — церковь святого Иакова в городе Гамбург. Акустика потрясающе удачная, вся атрибутика церковного убранства, и солисты, и хор, и оркестр с Фрэнсис Трэвис — в общем всё было замечательно, абсолютно всё!