Гроза фиолетовым языком Лижет с шипеньем мокрые тучи. И кулаком стопудовым гром Струи, звенящие серебром, Вбивает в газоны, сады и кручи.
И в шуме пенистой кутерьмы С крыш, словно с гор, тугие потоки Смывают в звонкие водостоки Остатки холода и зимы.
Но ветер уж вбил упругие клинья В сплетения туч. И усталый гром С ворчаньем прячется под мостом, А небо смеется умытой синью.
В лужах здания колыхаются, Смешные, раскосые, как японцы. Падают капли. И каждая кажется Крохотным, с неба летящим солнцем.
Рухлядь выносится с чердаков, Забор покрывается свежей краской, Вскрываются окна, летит замазка. Пыль выбивается из ковров.
Весна даже с душ шелуху снимает И горечь, и злость, что темны, как ночь, Мир будто кожу сейчас меняет. В нем все хорошее прорастает, А все, что не нужно, долой и прочь!
И в этой солнечной карусели Ветер мне крикнул, замедлив бег: – Что же ты, что же ты в самом деле, В щебете птичьем, в звоне капели О чем пригорюнился, человек?!
О чем? И действительно, я ли это? Так ли я в прошлые зимы жил? С теми ли спорил порой до рассвета? С теми ли сердце свое делил?
А радость-то – вот она – рядом носится, Скворцом заливается на окне. Она одобряет, смеется, просится: – Брось ерунду и шагни ко мне!
И я (наплевать, если будет странным) Почти по-мальчишески хохочу. Я верю! И жить в холодах туманных, Средь дел нелепых и слов обманных. Хоть режьте, не буду и не хочу!
Ты слышишь, весна? С непогодой – точка! А вот будто кто-то разбил ледок, – Это в душе моей лопнула почка, И к солнцу выпрямился росток.