Смирно, генерал, не вставайте с кресла. Я ведь не один, и я очень зол. Через час прибудут войска и пресса, Так что не дурите и спрячьте ствол. Меч в руке поэта – дурная примета, Но до сей поры мне в игре везло. Я на этот век налагаю вето, Ибо надоело его мурло.
Нет, генерал, я не смешон. Я просто пользуюсь моментом подходящим: Время вращения листвы и беспокойства птичьих стай. Богом оставлен, я молюсь на знамя с чем-то восходящим, Но я-то знаю, кто герой моих грёз! Тенна хэйка банзай!
Я хотел иного, но где иное? Почему живу, и чья в том вина? Белый цвет – не только цвет снега и зноя, Алый – не единственно цвет вина. Сорок лет я ждал – и зерно созрело, Поздно бить в набат и командовать «Стой!» Вырвались из ран заржавелые стрелы, Очи отворил Себастьян Святой.
Он, озорник, всему виной. И стыдно мне, что я не понял это сразу. Ну так сломай тугую клеть и сердце бедное бросай, Словно гранату, в небеса! Вперёд, сыны Аматерасу! Кто не любил, пусть остаётся в живых. Тенна хэйка банзай!
Я любил его предсмертные стоны, Презирая тех, кто дожил до ста. Я давил на газ и мчался под сто, но Он ко мне был глух: он любил Христа. Ну так в бой, солдаты! Да здравствует смута! Даже пешка может срубить ферзя. Плакать и бояться боли – не мудро, А глупцам и трусам на небо нельзя.
Каждому, кто умрёт со мной, я дам знамение надёжнее надёжных. Раны любимого узри – и ты найдёшь ворота в рай. Меч вдохновенья моего, ты столько лет пылился в ножнах! Нездешний мученик, проклятый плейбой… Тенна хэйка банзай!
Что со мной сегодня? Вроде не старый, А в глазах танцует красная муть. Занавес! Массовка внизу устала, И актёр охрип, и котурны жмут. Да, мой генерал, мятежа не будет. Порвалась прогнившая нить времён. Гибель-госпожа поцелуем разбудит Юношу, влюблённого в собственный сон.
И возбудится падший дух постылой родины, увидев кровь героя, И слёзы всех богов Земли прольются золотым дождём. Миг – и вместилище страданий я стальным ключом открою. И надломятся стрелы, коими к стволу был Себастьян пригвождён.
И вложит он свои персты в мою огромную, раззявленную рану, И поцелует он мои от слёз распухшие глаза. И я уйду от вас от всех – уйду к святому Себастьяну, Черкнув три слова на скрижалях небес: «Tennou heika banzai!»