Два глотка тишины и опять – круговая порука… И для сердца, летящего с крыши – грудинный батут… То ли в ссоре с собой, то ли в ссоре с хорошим другом Я плевки заболевшей любови ловлю налету…
Я ловлю, я ловлю… я люблю, я люблю!.. и, должно быть, в негодяйском нутре полумёртвую боль шевелю и смываю, как копоть, и робость, и подлость, и похоть, пусть отрепьем, обмылком, но мысли о том, что люблю…
И не ноют стигматы, но нимбы оторваны с мясом. И меняется гвоздь для святых на шуруп-саморез… Я хочу говорить, но до крови источены лясы, Я хочу на Олимп, но поэзия тянет в подъезд…
Проще думать о том, что покинут и бесполезен, снять воздушный дворец и уныло слюнявить мечту… Но поверь, даже бог, как ребёнок, о матери грезит; даже зависть белеет, увидев свою черноту…
Каждый добрый конец помышляет о новом начале. Каждый добрый – отец для тех, кто рос без отцов. …Не сплести километры любви в километры печали Никогда ни началу начал, ни концу всех концов.