По простыне, на которой сегодня мы спали Бежит паровоз… Люди в зале Вскрикивают, поднимаются в страхе с мест. Им кажется — паровоз их раздавит, Дым им глаза разъест. А мы с тобой в рубке. Твои губы под стать красной юбке. А в распахнутых настежь глазах Сладкий ужас и страх. Мари, Когда-то были волшебные фонари, А теперь, посмотри Сквозь квадратную прорезь в мир И замри! Гигантской цикадой стрекочит Горячая пленка. Как будто хочет Порваться, где тонко… Она извивается черным кольцом, Чтобы стало начало концом, Чтобы вновь паровоз приближался к перрону, Когда я трону Своей ладонью твои ресницы, Чтобы к душе прикоснуться, Ведь кино — это, если проснуться, И понять, что тебе еще сниться… Кино — это когда с полотен Ребранта Женщины делают шаг обратно К мужчинам, ждущим их в новом веке, Когда реальность становиться неким Продолжением киносеанса И такие ньюансы, Как тень от вспархнувшей птицы На лице, Или звук ресницы, Упавшей в конце Свиданья, На подоконник железный Приводит в движение все мироздание, И наш паровоз над бездной, Зависает. А от падения вдруг спасает, Вошедших в раж, Внутри кадра монтаж… Мне жаль. Мне так жаль, Мари, Что Москва и Париж, Проиграли войну Голливуду, Что кино превратилось в приправу к блюду Под названьем уикенд… Что на экране все чаще не потолок, а паркет, Отражающий то, что под юбкой, Что из рук девочки хрупкой Вместо бабочки Выползла гусеница. Что искусство кино, Как красивая первокурсница Которая не пошла на второй курс, А узнала вкус Ресторанов с шансоном-гарсоном, И когда фальшивым мильоном Прельстилась, С собою прежней простилась. Теперь покорно Она верещагинские черепа попкорна Засыпает в натренированный рот И глядит на экран, Где кино уходит, а не идет. Но мы другие, Мари, Ты ведь знаешь, что мы другие! Тебе девятнадцать, А я вернулся живым с войны Над головами у нас паруса тугие, В карманах билеты на первый сеанс весны! Солнце свои лучи достает из ножен, Метит ими экран через наше окно. Это фильм о любви, о нас, и о том, что можно Поселиться как в доме, внутри своего кино.