Далила не давала Даниле. Данила голодал. Складывал баллады. Далила балдела, но и не думала об утолении Данилиного голода. Далила полагала, что если Даниле дать, на том - конец золотым балладам. Если Даниле дать - за то бы была плата: вместо баллад - елда. А так - под дулами бездонной неутолённой любви - клондайки данилиного таланта. Тем более люди, утолявшие либидо Далилы - были, а с балладами - лишь Данила. А Данила страдал. Неутолённое либидо давало таланту такие полёты, что его то и дело обволакивали туманы Лондона, больно бодали долблёные гондолы, и эти темы - как соколы на охоте - ловко летели на ноты, ломая стереотипы о мужской похоти. Но Далила была неуклонна. Далила была как жажда. И если бы не Далила... если бы не долила той жажды, что всем поэтам доливали, то был бы Данила простым молодчиком. А так... однажды... Пришел к ней - злобный, голодный. Повалил на лопатки эталон утоления голода. Далила гладила его волосы. А его ладони ласкали колени, губы ловили лоно. И луна светила сквозь топлолиную крону, проливая блики на линолеум. А где-то недалеко, под окнами, слышались Даниловы баллады. Данила думал что Далила одна и пел для неё. Данила любил.