апатия к будням, то чувство, как будто с температурой в кровати: скорее хочется вскрыться, нежели что-то менять.
и в каждом сне возвращаешься в лето, сжимая конверты счастливых билетов.
ты помнишь? соседи звонили, писали, просто нас вычеркнули из расписания,
каждый прохожий смотрел нам вслед. нас больше в этой реальности нет,
с этой минуты мы просто не существуем. порой не слышно и голоса/крика,
в пучине любви захлебнувшись в крови. не каждый получающий письма - счастливый.
а ведь твой голос дрожал так сильно, не холодно, просто играли мы с нервами, лимфы сжимая, артерию сонную, просто вдвоём мы любили летать. по градусам цельсия мерили сердцебиения, и милиграммами слёз измеряли тоску. ТЫ ПРОСТО ПОЙМИ, ЧТО В ДЕПРЕССИИ БЕЗ ТЕБЯ Я ПРОЖИТЬ НЕ СМОГУ. просто пойми мою грусть и печаль, я отчаянно рвался к тебе, в километрах пролитой крови в асфальте, часами на пункте или в пустом КПЗ. Пьеро захлебнулся в стихах или песнях, а я вспоминаю поцелуи на реверсе. помни, Мальвина, родные ладони, ВСПОМИНАЙ ДАЖЕ ПОД ПЕРОГИДРОЛЬЮ.
рыдай больше, Мальвина, и режь руки, Пьеро спился, повесился в ванной.
твои же локоны сверкали на солнце,
но теперь снимет депрессии чары?
печальные люди слонялись в округе, пустые глаза открывали нам правду,
в пустых супермаркетах ночью и пьяными,
в поисках только пленящего счастья.
вдаль от людей и поездов, и трамваев, печальные люди нам песни включали;
любили любить и любимыми были,
но Юра, мы всё тут давно проебали.
тебя звали на вписку, а я болен, тебе налили виски, а я весь в крОви,
тебя пытались изнасиловать в душе,
а я просто болен и нахуй не нужен.
пиши предсмертные записки в твиттер, и фото на тамблер залей и рыдай, забывай про печаль, этот пёрпл дранк по коленям разлит, но нам нахуй нужна печаль. Пьеро писал об этом, не вспоминай лихом. Пьеро спился и умер на Выхино, в сраной хрущёвке-пятиэтажке, заведомо знав о трагедии нашей.
рыдай больше, Мальвина, и режь руки, Пьеро спился, повесился в ванной. твои же локоны сверкали на солнце, но кто теперь снимет депрессии чары? печальные люди слонялись в округе, пустые глаза открывали нам правду, в пустых супермаркетах ночью и пьяными, в поисках только пленящего счастья. вдаль от людей и поездов, и трамваев, настанет момент, когда вывалюсь пьяным из окон на грязный асфальт мостовой, полумесяцем сломанным, со сломанной судьбой тебя звали на вписку, а я умер; тебя любили так сильно, мадам Кюри, тебе больше не важно ни грамма, а я стал свидетелем жизни финала, Мальвина.