Вот вилка падает, мол, женщина придет. Я улыбаюсь, от того, что не поверил. В природе должен наступить переворот, Чтоб эта женщина коснулась этой двери, Рукой дрожащей дотянулась до звонка И не нажала, а ударила два раза, Сразила взглядом, словно холодом клинка, А следом бросила бессмысленную фразу...
Потом, с намереньем пройти меня насквозь, Проникла в комнату и, примостившись в кресле, Заговорила так, как будто ей пришлось Вчера родиться или только что воскреснуть. И, оглядев мое жилище с высоты, Увы, никак не меньшей птичьего полета, Ей до меня так захотелось снизойти: Богиней, сосланной с Олимпа на болото.
Но вдруг заплакала и сделалась смешной, Такой беспомощной, влюбленной и... любимой... Жизнь как прыжок из поднебесья затяжной: Или в объятия друг другу, или – мимо. И мы в прыжке уже не чувствовали тел, А прижимались все тесней – к душе душою. Но я боялся, потому что не хотел Впервые в жизни ощутить ее чужою...
И шел на кухню, размышляя о своем, И на двоих готовил крепкий черный кофе, Потом курил в окно и сквозь дверной проем Едва косился на ее античный профиль. Но вилка падает, а не наоборот... Я нагибаюсь к ней, и сам себя ругаю, И улыбаюсь: разве женщина придет? А если даже и придет, увы - другая.