Когда в мятежную столицу провинциальные полки введет какой-то новый Цезарь, какой-то новый Бонапарт, и нас обяжут веселиться, суля солдатские пайки – и вой свинца, и лязг железа, и: левой! Левой! Невпопад!
Так сгинь, рассадник вольнодумства, когда солдаты входят в раж! Не так идеи наши зрели, как чувство голода в толпе. Пока мы изощряли ум свой, им объясняли, кто их враг, и вот – обычное презренье людей, обученных стрельбе.
И высочайшим повеленьем нас выгоняют на проспект, в притоны превращают залы музеев и библиотек. В столице смена населенья, в столице новый диалект и речи, громкие как залпы, и золотым объявлен век.
Но там, в грядущем поколенье, где прежним истинам конец, где веру обратят в вериги, где станет разумом расчет, там накануне воскресенья вернется с лекции юнец и вольнодумнейшую книгу откроет тайно и прочтет.