Вот вилка падает, мол, женщина придет. Я улыбаюсь от того, что не поверил. В природе должен наступить переворот, чтоб эта женщина коснулась этой двери, рукой дрожащей дотянулась до звонка и не нажала, а ударила два раза, сразила взглядом, будто холодом клинка, а следом бросила бессмысленную фразу. Потом с намереньем пройти меня насквозь проникла в комнату и, примостившись в кресле, заговорила так, как будто ей пришлось вчера родиться или только что воскреснуть. И, оглядев мое жилище с высоты, увы, никак не меньше птичьего полета, ей до меня так захотелось снизойти богиней, сосланной с Олимпа на болото. Но вдруг заплакала и сделалась смешной, такой беспомощной, влюбленной и любимой. Жизнь - как прыжок из поднебесья затяжной: или в объятия друг другу или мимо. И мы в прыжке уже не чувствовали тел, а прижимались все тесней к душе душою, но я боялся, потому что не хотел впервые в жизни ощутить ее чужою. И шел на кухню, размышляя о своем, и на двоих готовил крепкий черный кофе, потом курил в окно и сквозь дверной проем едва косился на ее античный профиль... Но вилка падает, а не наоборот - я нагибаюсь к ней и сам себя ругаю, и улыбаюсь: разве женщина придет? А если даже и придет - увы, другая.