Город спит, в стены впитав снежный зной, и он не видит, как лунный челнок поднимается по небу, стар и убог... Как полоумная ночь виснет на кончиках спиц в руках уснувшего бога, как вьюга глумится над болью земной...
Шаг из окна... Жажда весны больше сна; и я взлетел над ледовым безумьем, над нервным сплетением каменных тел. Господи, если б я знал, что там творится внизу... Господи, если б я знал, что мой город так голоден, болен и наг...
Я так хотел, но, знать, не судьба мне разбиться о камни... Холода голого ход оголтелый не остановить. Ночь подошла на закате, чтоб обернуть этот мир фиолетовой тканью...
Но, Господи, что я могу? Разве я в силах согреть? Я перервал оболочки, я жгу свои крылья, и пепел — на дне... Должен ли я умереть?.. Стоя на том берегу, видел ли ты этой ночью, как небо металось в огне?
Нет, я не хотел!.. Но видно, судьба мне сгореть — так скорей! Жар поражающий завтра пожрет нас пожаром до тла; смерть к нам придет на заре сделать последний разрез — здесь,
в песне подстреленных птиц... И на расвете отпетая клекотом хриплым ударит из горла весна... Наша последняя ночь свалится с кончиков спиц, сметая звезды с пути золотой колесницы, на все времена сжигающей нас...