Он вернулся в свой город, где все ему так незнакомо. На шинели его - грязь и пепел военных дорог. Повезло: он живой, на пороге родимого дома, Да вот только от дома остался один лишь порог.
Этот миг возвращения он представлял постоянно, Сколько раз, замерзая в окопе, мечтал горячо, Как примчится из кухни его хлопотливая Анна, И с улыбкою Гретхен потрется щекой о плечо...
Только пепел и грязь. Там, где вспыхнул гигантскою печью Древний город, хранивший творенья искусных умов, Даже тел не осталось - что жалкая плоть человечья Перед огненным смерчем, корежившим балки домов?!
Пальцы трогают письма, которые в годы походов Выцветали на солнце и мокли под русским дождем... "Ты же знаешь, что в Дрездене нету военных заводов - Не волнуйся за нас. Береги себя, папочка. Ждем!"
Он карателем не был. Какой из него кровопийца?! Он - обычный солдат. Он не выдумал эту войну. Но отныне и присно клеймом палача и убийцы Заклеймят его те, кто сожгли его дочь и жену.
Он - "проклятый фашист", и о нем не напишут баллады. Он виновен лишь в том, что исполнил свой долг до конца. Что им горе его? "Так и надо тебе! Так и надо! Пепел жертв крематориев в наши стучится сердца!"
Что ж - судите преступников. Всех. Отчего ж вы ослепли? Отчего же вы видите жертв лишь одной стороны? Иль вершители Нюрнберга знают различия в пепле? Иль убитые дети по смерти и то не равны?
Снова красные флаги на улицах. Только без свастик. Невеликая разница - слопал тирана тиран. Но, сверкая очками, плешивый трибун-головастик Будет петь о свободе для духом воспрянувших стран.
Будет Запад кремлевского монстра одаривать лестью... А солдату, что молча стоит над своею бедой, Утешаться лишь тем, что родные избегли бесчестья, Не достались в усладу насильникам с красной звездой.
Абсолютное зло, воплощенное в Анне и Грете, Уничтожено с корнем - кому тут заявишь протест? Все, что он заслужил, что еще он имеет на свете - Деревянный костыль. И железный оплеванный крест.