Не просите историй, вы слышите, не просите, будет звонок и зол переменчивый мой язык.
Разгорался сентябрь, и диск солнца пылал в зените, оседал в горле вкус приближающейся грозы. Гарцевал гнедой конь перед маленькими домами, брызги пламени с треском летели из-под копыт. И шипел красный всадник, что мы его обокрали, что его обокрали, и время пришло платить.
Мой язык слова точит железом, льёт наземь мёдом, колдовать не умею, но как же я говорю.
Когда видели мы ворожею чужого рода и в чьём доме ей дали пристанище и приют? «Выводите её со двора да вяжите крепко её вечно открытый, трепещущий алый рот».
Я вплетаю себе в косы бусины, кости, ветки, надеваю рубаху с солнцем наоборот. Я могла одним именем, названным тихо, ровно, успокоить его разошедшийся страшный гнев. Знаю, как взрастить зависть, разжечь словом месть и войны.
Выводили отцы дочерей, только все не те. От плеча красный всадник хлестнул коня медной плетью: занимался пожар, где на землю упала кровь. И он выжег в тот день дотла маленькую деревню, потоптал пепелище копытами его конь.
Не просите, вы слышите, рваных моих историй, мой язык колет, мелет и громко зовёт беду. Я умею скрываться, сбивать в рукава дороги, ускользать из оков,