там девочки пахнут анисом с корицей, а женщины носят на бедрах капканы с запасами слабости жаркой. кадриться к ним может любой казанова. какао и хлеб ждут наутро его у постели, вспотевшей слегка от любовных усилий. кошмар понимания, что опустели глаза, чьей отчаянной нежностью синей и ты заразилась бы за ночь, пожалуй, сойдет за десертную ложку, которой он выскоблит сердце до дырок, пожара остатки внутри заливая кагором густым и тяжелым, как (…) великолепно! он даже смеяться начнет от восторга идеей пронзительной. крошечки пепла с похожим на сон ароматом востока, сознанье пленяющим дымчатой шалью, его убедят в правоте для чего-то. на раз-два-три-вальс в такт шагам задышали два крылышка лёгких с узором чахотки; застукало сердце, взрывая аорту грудную; ожили шарниры суставов… в себе унося предвкушенье аборта, он выйдет на улицу – юный и старый единомоментно, как опытный феникс, уже изучавший тоску. наслаждаясь, эспрессо проглотит в уютной кофейне и, дабы продолжить беспомощный танец, у старой цветочницы купит тюльпанов, столь алых, что будто бы капельки (…) браво! снежинка почти незаметно упала, его догоняя: еще раз направо – по улице вниз – до подъезда – на пятый этаж – ключ вставляя неловко – прихожей интимность – халата доспехи напялив, усядется – кресло обтянуто кожей такой ароматной, что хочется плакать от жалости к зверю – глаза ее вспомнит ночные - на бронхи положит заплатой ее поцелуй - сразу перца и соли потребует тело – коньяк шоколадный, янтарный ручей с ароматами жизни, пропустит по нёбу – чертовски желанной она ему будет – и скальпель «держись же!» прошепчет, легко подставляясь под пальцы. он, кровь декантируя ловким движеньем, попросит себя про себя «улыбайся», мизинцем прочертит дорожку на шее - так двоечник неторопливо и смело волшебные страны рисует на карте - шепнет про любовь ей откуда-то с неба, прохладной рукой опрокинув декантер.
забавный герой предпоследнего кадра, он снова забыл перед смертью побриться.
там женщины носят на бедрах капканы, а девочки пахнут анисом с корицей. ... Я люблю тебя больше чем знала я люблю тебя больше чем знала до расставания. сердце – тугая помпа – прямиком гонит воздух в мою ладонь, где, смешавшись с чужими руками потом, твой живет поцелуй. я боюсь уснуть потому, что, проснувшись, увижу подле пустоту. и ее непростая суть все расставит как нужно: тяжелый, полный дымных выдохов вечер, дурацкий фильм, ожиданье грозы у окна на кухне, голос в трубке, твой запах. автомобиль запиликал внизу, разрывая слух, не дожидаясь, что кто-то возьмет ключи, остановит сирену, погасит фары, приласкает. касаясь едва ключиц, вспоминая твои, подхожу к дивану,
чтобы спать, но чертовски боюсь того, что, проснувшись, почувствую рядом только пустоту, чей оскал, нежней моего и болезненней. и, улыбаясь тонко самой кромочкой рта, я пойму, с тобой все настолько прозрачно, что даже тенью можно выпачкать. эта чудная боль просто чудная, капельками на теле оседает горячка. ударный слог очень важен, ты знаешь, как нужно ставить: ударенья, на красное, на число, на табун скакунов и на волчью стаю. я люблю тебя. тройственность этих слов мною не постижима. но этой ночью смело ставлю на милое мне число двадцать три. и, конечно, на стаю. волчью. ... здесь так пахнет тобой: безответственно, нагло-детски. я не знаю, за что позволяю себе курить, убивая твой запах, сумбурно надеясь, дескать – все само рассосется. пугаясь внезапных рифм, ухожу глубоко под одежду, скрываю плечи, прячу шею и подбородок в какой-то шарф, неудобный для лета. меня, как ангину, лечат сто пятнадцать приятелей. тоненькая душа на скакалочку стала похожа. бери и прыгай – твоим сильным коленям понравится этот ритм, столь внезапный и резкий, что стайка блестящих рыбок разлетелась бы, вздрогнув. позволив себе курить, я как будто тебя окунаю в туман. в тумане все похожи на незнакомцев, и, черт возьми, так легко разминуться, столкнувшись случайно, а не задыхаться сомненьями от девяти до восьми или позже. работа как средство рубить канаты себя вряд ли со мной оправдает, я - кандидат для других поликлиник: стена – подоконник – стена. ты так близка мне теперь, что я не пугаюсь дат, уповая на время (читай - на психолога). каждый день наполнен часами, часы – минутами. боль меня тоненькой плеткой, как мама в детстве, накажет за полжизни, которую я провела с собой. ... на мокрых патриках утренние пьяницы новый день наматывают на палец. спортсмены протаптывают дорожки к долголетию, сгибая локти, как кузнечики – колени. моя первая сигарета в половине восьмого является началом грядущего московского смога. моя первая чашка кофе ложится в основу нервозной бодрости, смело толкая слово «спазм» к самому краю желудка. аккуратно внедренные в две небольшие лунки, влажные от недосыпа глазные яблочки-шарики внешнюю вселенную без любопытства обшаривают, будто стараясь уцепиться за что-то устойчивое типа столба фонарного, от моей шаткости стонущего. психоанализ как повторение пройденного вызывает во мне живую ?6?