этим вечером я сломал ребра раковине, чтобы она впитала воду и ожила. а еще сломал пару жизней. не со зла. просто отказался влюбленных любить. но даже их смерть считаю инсценировкой — сумел распознать фальшь и подлость в словах, хоть раньше и ждал их, словно ночью обшарпанный автобус на остановке, и считал каждую фразу этих нынешних псевдо-жертв бесконечно знаковой.
в океане жизни никогда и никого не считал одинаковым, но все мы так безбожно похожи. друг для друга прохожие, и отражаем друг друга души, словно в зеркале: так же, как и я, все избавляются от душевного тепла не прикосновением дрожащих губ к любимой коже, а выдохами пара блеклого, в лучах мерцающего попутного фонаря.
у каждого есть пара. пара дорог у обрыва, которые ведут к паре тех, кто даже в обеденные перерывы до коликов в сердце дорог. нужно частенько выбирать, отбирая у других, после чего один переходит в дамки и становится героем: шах и мат. другой оступается, отступает и уходит, если не покрывая матом, то на ночь обязательно укроет холодным озлобленным игнором. поэтому укрывайся мною и лови ресницами аккуратный снегопад.
упорно и долго направляю корабли к твоим и ещё зачем-то к другим посторонним берегам. одни станут прижимисто родными, другие отвергнут и будут, конечно же, чужими — там, где мы чужды, нет цены даже написанным кровью словам. если друг в друге мы станем взаимно святыми, то те самые безответно разбитые, едко осуждая наши поступки за ужином, посчитают нас уже ненужными, но при этом сами же и остынут.
мы не пустые. и не пустыни. чувство это внутри не приторно, но по-хорошему терпкое. настойка в венах высшего сорта, беспрерывный перегон по аортам даже во время сна. сбриваешь моё сознание фразами цепкими, своим ароматом парфюма и блеском интригующих глаз. когда я сбриваю кожу персика, не оставляя следов от ножа.
я не брошу надежду, а вера с любовью не покинут нас.
брошу у твоего порта якоря, которые станут иллюстрацией через тату на коже. ведь мы разные, но так с тобой похожи.