В груди моей стынет неприкрытая рана, В неë засосало половину всех чувств, И после заведомо ядов, отравы, Я чудом лишь жив, но ни капли не злюсь.
В груди прорастает исчадие ада, Оно словно козырь, вот только боюсь Есть бреши в контроле дурного изъяна, Пускай я и монстр, но о ближних молюсь.
Я помню себя лишь в покрове тумана, Внутри пустота и холодный ожог, Я тот подающий, что не ведал обмана, И самый беспечный на свете игрок.
И в радости жить я не смог без скандала, Ведь всë же когда-то, кого-то любил, А вечером дремля в объятьях заката, У пруда в поллунье сакэ мирно пил.
Но прошлое в прошлом, под грëзой кумара, Меня постоянно тревожат в ночи, Пускай я не сплю, и не вижу обмана, Он хочет упорно меня провести.
Тоска и печали, а также досада, Меня уж не гложут, им не довести, Пустого в душе, но живого бастарда, Что в прошлом не падал, как его не крути.
Однако в душе, рыдающей с горя, Нет места теперь для пожухлых страниц, Их быстро съедает касанье пустого, Что вроде бы помнит осколки их лиц.
Исщерпленны кровью, пролившись от страха Когда он боялся, и был молодым, О том, что однажды, без стука и знака, Такой же как он прилетит и за ним.
Но годы всë шли, постоянно врастая, В прекрасную почву, поднялся цветок, И бойкую душу рубаха скрывала, Да плавно тянула погибели срок.
Понятно и пню, что тут как не старайся, Но слабый не смог бы себя защитить, Он быстро познал тайну подлого горя, Но так и не смог всех родных не простить.
Теперь вспоминая, я корчусь от боли, Ведь чувства пытаются вылезть опять, Вот только уверен, что бросив \"Не вспомни!\" Себя бы я мог уж давно потерять.