Мне снился генерал Скобелев, Только что попавший в тюрьму. Мне снилось, что он говорил с водой, И вода отвечала ему. Деревья слушали их, Вокруг них была пустота. И мне видна только тень от круга, Тень от круга и в ней нет креста Дело было на острове женщин, Из земли поднимались цветы. Вокруг них было Белое море, В море громоздились льды. Женщины стояли вокруг него, Тонкие, как тополя. Над их ветвями поднималась Луна, И под ногами молчала земля.
Генерал оглянулся вокруг и сказал: "Прекратите ваш смех. Дайте мне веревку и мыло, И мы сошьем платья для всех. Немного бересты на шапки, Обувь из десяти тысяч трав; Потом подкинем рябины в очаг, И мы увидим, кто из нас прав."
Никто не сказал ни слова, Выводы были ясны. Поодаль кругом стояли все те, Чьи взгляды были честны. Их лица были рябы От сознанья своей правоты; Их пальцы плясали балет на курках, И души их были пусты. Какой-то случайный прохожий Сказал: "Мы все здесь, вроде, свои. Пути Господни не отмечены в картах, На них не бывает ГАИ. Можно верить обществу, Можно верить судьбе, Но если ты хочешь узнать Закон, То ты заметишь его в себе." Конвой беспокойно задвигался, Но пришедший был невидим для них. А генерал продолжал чинить валенки, Лицо его скривилось на крик. Он сказал: "В такие времена, как наши, Нет места ненаучной любви", - И руки его были до локтей в землянике, А может быть - по локоть в крови.
Между тем, кто-то рядом бил мух, Попал ему ложкой в лоб. Собравшиеся скинулись, Собрали на приличный гроб. Священник отпел его, Судья прочитал приговор; И справа от гроба стоял председатель, А слева от гроба был вор. Этот случай был отмечен в анналах, Но мало кто писал о нем. Тот, кто писал, вспоминал об общественном, Чаще вспоминал о своем. А деревья продолжают их слушать, Гудит комариная гнусь; И женщины ждут продолженья беседы, А я жду, пока я проснусь.