Когда коснётся осень мокрым ртом моей щеки, припудренной туманом я начинаю сомневаться в том, что всё в природе прочно, без обмана. Что этот зябкий дождь угрюм - пока, что холода придут, а не наступят и в том, что из тумана облака и в том, что быть всё время умным - глупо…
Когда умру, то соберу своих врагов вокруг себя: пускай, завидуя, скорбят и слёзы луковые льют а я - учтив, мертвецки тих, всё буду пить здоровье их и воскрешать загробный стих про свой пожизненный уют,
где мне моя душа видна до дна, а в действиях моих - ни капли действа. И эта женщина… пусть не всегда одна, но от неё мне никуда не деться! - Ах, всё рискую знать почти про всё. Прозренье - благодатнейшая кара! И дышит осень прямо мне в лицо хмельного лета горьким перегаром.
Когда умру, то соберу черновики своих врагов, черновики чужих друзей, любвей, запоев и смертей и, холодея, стану жечь, вдыхая благогорький дым. - Ей-ей, святее всей воды сия непролитая желчь!
Покуда жив, и различить горазд делёжку денег и деленье клеток, но я прошу: пусть хоть в неделю раз, хоть на полвзгляда наступает лето! Ах, лузгаю слова умелым ртом. Приятно уху - жутковато глазу? Я виноватей всей природы в том, что ум её за мой заходит разум.
Когда умру - тогда умру, хоть это мне не по нутру. Моя измятая постель тебе, единственной, укор. К стеклу прилипший жёлтый лист как поцелуй Иуды чист, а моросящая любовь волнует желчь, но портит кровь.