Перед воротами очередь хуже рыночной, Тесно и потно, дети, пропойцы, бабищи. Это понятно - на стороне изнаночной нет уже смысла выглядеть подобающе. Топчутся - словно утром в метро на Бутово, словно в Новосибирске в момент затмения. десять веков до закрытья - а им как будто бы десять минут осталось, а то и менее.
Тошно и душно. Скоро там будет кровь или обмороки. Мария отходит в сторону, где посвободней, где веришь, что Райский сад. к хрупкой высокой девочке с тонким профилем, с косами цвета сажи и крыльев ворона и с серебряными нитками в волосах.
Смотрят оттуда на всё это злое варево И им просто приходится разговаривать.
Ты откуда? Я - из большого города, Я оттуда, где небо не помнит синего, Добраться до дома - разве что на троллейбусе. Ты будешь смеяться - родители шибко гордые, Имечко - Пенелопа, а мне - носи его Ладно, хорошо, что еще не Лесбией. А ты откуда? Я тоже, знаешь, из города, Мои родители были - напротив - лодыри. когда окликают - я не беру и в голову. Как Мюллер в Германии, Смит на задворках Лондона.
Но как бы то ни было - я сюда не хотела, вот если бы он не ушел тогда в злую небыль. Вот если бы мне хоть слово о нем, хоть тело. ..молчат и смотрят каждая в своё небо.
А мой я даже знаю, куда ушел. И мне бы - хоть знать, что там ему хорошо.
А в очереди предлагают кроссовки дешево И сувениры в виде ключей на пояс. ...Ты знаешь, как это бывает - вот так всё ждешь его, А после не замечаешь, что едет поезд. И ищешь силы в себе - потому что где ж еще, И давишь тревогу в объятиях серых пепельниц. ... или тебе говорят: "Ты держись". Ты держишься За поручень, за нож, за катетер капельниц.
А я была - и внешне так даже чистенько, Ходила на работу бугристой улочкой, В метро по вечерам набивалась плотненько. А муж мой сошел с ума и в конце бесчисленно Вырезывал колыбельки, игрушки, дудочки, Он, знаешь, был высококлассным плотником.
Да что я тебе говорю - ты уже ученая. Пенелопа гладит теплые кудри черные.
Говорит - послушай, но если бы что-то страшное, То как-нибудь ты узнала бы - кто-то выдал бы А значит, что есть надежда - минус на минус. - Мне снилось, что Иосиф ножом окрашенным На сердце моём его имя навечно выдолбил. - И мне, ты знаешь, тоже такое снилось.
Их накрывает тень от сухой оливы. Толпа грохочет, как камни в момент прилива.
Он мне говорил - ну, что со мной может статься-то, По морю хожу на цыпочках - аки посуху, В огне не горю, не знаю ни слёз, ни горя. Цитировал что-то из Цицерона с Тацитом, Помахивал дорожным истертым посохом. - Я знаю, Мария. Мой тоже ходил по морю
Мой тоже побеждал, говорил, подшучивал, Родился в рубашке - шелковой, тонкой, вышитой, И всё - убеждал - всегда по его веленью. А если не по его - то тогда по щучьему, Забрался на самый верх - ну куда уж выше-то, Не видел, что стою уже на коленях.
И вот еще - утешали меня порою, Что имя его гремит, словно звон набатный. Подсунули куклу, глянцевого героя Как Малышу - игрушечную собаку.
- Я знаю, знаю. Я слышала в шуме уличном, Что он, мол, бог - и, значит, на небе прямо. как будто не догадаюсь, как будто дурочка, как будто бы у богов не бывает мамы.
- Он всё говорил, что пути его бесконечны. - Конечно.
И гогот толпы - как будто в ушах отвертками, Как будто камнем в вымученный висок. Пенелопа нелепо курит подряд четвертую. В босоножки Марии забился теплый песок. Ну, что там? Доругались ли, доскандалили? А было похоже - снег заметал в сандалии, Волхвы бубнили в ритм нечетким систолам, какой-то зверь в колено дышал опасливо, И он был с ней неразрывно, больно, неистово, О Боже мой, как она тогда была счастлива.
- Да, что мы всё о них... Кстати, как спасаешься, Когда за окном такое, что не вдыхается, Сквозь рваный снег гриппозный фонарь мигает,